Посвящение

— Проклятье, — простонал он. — Прежде всего, откупа взялось это вот, красное? — Он легонько постукивал ногтем по пуговице. В блаженном неведении махнул рукой.

— В духовке есть лампочка. Нужно нажать посильнее. — Фанчико деловит, я храню молчание.

— И второе. Каким таким фокусом можно добиться, чтобы спагетти прогрелись доверху, а снизу не превратились в уголь?

Словно благословляя, он возложил руку на спагетти.

— Сейчас, если не ошибаюсь, положение таково: снизу спагетти сгорели, сверху — холодные как лед.

В самом деле: жирная пленка кое-где подсекала округлость перепутанных вермишелин.

— Хочешь? Вообще-то вкусно. Питательно.

Фанчико и Пинта за что-то сердились (тогда) на отца. Может быть, из-за учительницы гимнастики.

— Цыц! — холодно прервал Пинта.

— À propos[11], в связи со спагетти. — Фанчико был беспощаден, у него всегда находилось, что сказать à propos. Когда в комнатах засыпает свет, все лжи выползают из человека, будто черви, и спускаются вниз по специальным громоотводам. Они ползут по дну Дуная из Пешта в Буду и — никаких «но»! — прежде чем солнце откроет глаза, тем же путем возвращаются назад. Вы меня поняли, не так ли?

Растирая сыр между пальцами, отец устроил настоящую пармезановую метель.

— Теперь-то спагетти согреются, — остроумно заметил я.

(БАЛЕТ ДЛЯ ДВУХ ДЕТСКИХ РУК)

Каким-то образом папа и мама оказались рядом. Они устроились на одном стуле и держались за руки. Но не только ради шутки или из любви! А потому, что я устроил для них кукольный театр.

Диван, который Фанчико по-ученому именует софой, я оттащил от стола так, чтобы поместился стул (стул приволок из соседней комнаты). Я попросил родителей сесть на этот стул (и они послушались беспрекословно), а Фанчико и Пинту попросил спрятаться за диван, их руки должны были стать куклами (только попробовали бы ослушаться!). Рука Фанчико — папа, рука Пинты — мама. (Факт: Фанчико и Пинта безбожно лягались там, за диваном, но факт также и то, что на уровне представления это не отражалось, НАПРОТИВ, так что и рассуждать много тут — не о чем.)

Рука Фанчико, рука-лилия, рука Пинты, маленькая, с обгрызенными ногтями. Автор текста затаился в комнате, от волнения ничего не видел, не слышал. Родителей тоже не слышал, ни словечка.

— Любому обманщику ничего не стоит сказать: люблю тебя. Невелика хитрость. Пустая болтовня.

— Что ты хочешь этим сказать, Дежё?

Нервная дрожь мурашками пробегала по пальцам Пинты.

— Только то, что это трудный вопрос.

— Ах, ради бога, что это, в самом деле, о чем ты говоришь?

Пинта отдернул руку и опять стал быстро-быстро грызть ногти. Рука Фанчико подшибленно согнулась в запястье и отвернулась, как веер.

— Я говорю о том, как сделать нашу любовь реальной, каким чудом вернуть ее к жизни. И нужны ли тут вообще, а если да, то какие именно, способы. Практически это означает: как, чем я докажу мою любовь?

— Своей жизнью.

— Своей жизнью я могу ее доказать лишь двум-трем людям. Которые живут со мной рядом. Но существует и другое… издали скрестившиеся взгляды… не замечать их — ошибка; что-то не совершить ничуть не меньший грех, чем совершить тот или иной греховный поступок. По опыту скажу, в этих вещах я чрезвычайно примитивен: я способен выразить мои чувства только чувственным путем — крепким рукопожатием, поцелуем.

— А ты не думаешь, Дежё, что это ничтожно — обманывать кого-то?

При этих словах рука Фанчико сжалась в кулак, и что толку, что она тут же раскрылась, словно цветок, — ладонь блестела от противного пота.

— Но все-таки это ужасно: любишь одного человека, и на этом все! Строго говоря, я никогда не умел как следует распорядиться относительно женщин, а уж когда приходится лгать, это чертовски усложняет жизнь.

— Да, можно сказать и так, — еще больше сжалась ладонь Пинты.

— Беда, вероятно, в том, что я желал в одно и то же время быть аскетом и восхищаться каждой достойной восхищения женской задушкой.

Я сделал Пинте знак: довольно. Обе ладони распрямились и зааплодировали. Фальшивый звук двух непарных ладоней.

Папа и мама, обнявшись, смеялись — смеялись до слез.

(ИГРА)

Вот что могу рассказать. Мы бродили по чердаку, сопровождаемые симпатией больших добродушных пауков и пузатых кофферов. Каких только сокровищ мы не обнаружили: керамические осколки, проволочные головоломки, больше того — к нам в плен попалась совершенно целая коробка сардин! Потом Пинта нашел ролик.

— Это, наверно, какая-нибудь совсем плоская змея, накрученная на шпульку. — В его голосе испуг.

— Магнитофонная лента, — отвечает Фанчико.

* * *

— Вы испугались?

— Видите ли, если я скажу, что дама, находившаяся со мной, не моя жена, то вы согласитесь, что утвердительный ответ тут вполне оправдан.

— Это превосходно… ха-ха… что вы не его испугались, а, ха-ха, испугались жены. Как жаль, что это нельзя пустить в передачу. Великолепная стори!