Посвящение

Чем дальше к югу, тем сильнее солнце нагревало нашу теплушку днём. Ночью мог и мороз ударить, но днём каждый страдал от жары и духоты. Тогда Николай Иванович сделал невероятное послабление: разрешил военным в рабочие часы закатывать рукава гимнастёрки. Надо заметить, собственным разрешением он и сам пользовался вовсю!

Обстановка у нас от этой крошечной перемены стала ещё более домашней.

— Девчонки, а ну-ка, подлечите!

Женя с Лидой сразу подскочили к Николаю Ивановичу. Наши медсёстры-лаборантки и бровью не повели: если надо лекарство — пожалуйста, но у нас лекарства не в почёте.

— Николай Иванович, что лечим?

Я уже не первый раз наблюдаю такую сцену, а всё не понимаю, зачем они спрашивают. И так же видно. На эти вещи даже не надо специально настраивать мысленное зрение: хочешь не хочешь, а видишь; они на поверхности, если, конечно, человек не закрывается специально. Женя с Лидой тем более видят всякие неполадки в организме: я же в Москве слышала, как ночью они обсуждали это шёпотом.

Руководитель убедил себя и даже Лиду с Женей, что их помощь ему вполне достаточна. Но обращается он к ним от случая к случаю, только когда надо избавиться от неприятных симптомов, вроде головной или сердечной боли. Я не умею объяснить того, что чувствую, но и не могу отделаться от ощущения, что если товарищ Бродов не будет серьёзно лечиться, то может очень скоро умереть от удара — так мне кажется.

Так странно и как-то неуютно, что мне его совсем не жалко! Не знаю почему. Он прост и доброжелателен с нами, он общается с нами на равных, он верит в нас и доверяет нам больше, чем кому бы то ни было из старших. Но я не могу заставить себя предупредить кого-то о том, что чувствую — ни его, ни девчонок. Я-то, в отличие от них, совсем не умею лечить! Мне не пристало соваться в чужой огород со своими советами. Да и пророчества — не моя стезя, а Женина.

Николай Иванович будто прочитал мои мысли. Он повернулся ко мне, бросил добродушно и как бы невзначай:

— Тася, ты бы полечила!

Я ответила ему укоризненным взглядом: знает, что я не могу, а цеплял меня этим уже не раз. Николай Иванович мой взгляд проигнорировал:

— Тася, давай, а?

Я уже была близка к панике.

— Николай Иванович, вдруг я сделаю хуже?!

На помощь пришла Лида:

— Тася права: не надо ставить опыты на вас! Мы позанимаемся с ней потом. Тася потренируется на нас, да, Тась?

— Я не впервые это слышу, — сухо бросил товарищ Бродов.

Через минуту он снова обратился ко мне, да так мягко, вкрадчиво даже:

— Таинька, но ведь ты раньше умела!

Я онемела от удивления.

— Ты лечила бабушку, помнишь?

Бабушку? Неожиданное напоминание повергло меня в полное смятение. Бабушка… Судорожно сглатывая готовые пролиться слёзы, я прошептала срывающимся голосом:

— Я не была рядом с бабушкой… Она умерла без меня.

— Раньше, Тася, гораздо раньше! — не отставал Николай Иванович. — Ты лечила бабушку очень успешно, она поправилась.

По щекам всё же покатились две слезы, которые казались чужими на онемевшем лице.

— Вспомнила? — прошелестел Николай Иванович одними губами.

Я смогла только отрицательно помотать головой в ответ. Зачем он так странно шутит со мной, на что проверяет?

Николай Иванович безнадёжно махнул рукой и, хмурый, откинулся на спинку стула. Я понимала, что он не сердит, а глубоко огорчён. То ли он пробормотал, то ли так громко подумал, но я услышала едва различимые непонятные слова: «сопряжённые воспоминания».

Девчонки смотрели в полной растерянности на нас обоих, пытаясь хоть что-то понять. Николай Иванович неожиданно поднялся. Женя рыпнулась было остановить его, однако он не дал ей заговорить: сделал отстраняющий жест ладонью. Все знали: после этого короткого жеста никакие возражения не принимаются и прекращаются любые дискуссии.

Уже из коридора руководитель крикнул:

— Лида, зайди ко мне!

Навстречу Лиде раздался топот мужских ног: для секретного разговора военных с «мужской половины» выгнали. Игорь же остался. Заглянувших к нам Женя решительно спровадила. Лаборантки покосились на неё с удивлённым недовольством и ушли, чтобы постоять с ребятами в тамбуре, пока те будут курить, поболтать.

Я поняла, что Женька задумала.

Приступ острой печали у меня прошёл так же внезапно, как начался, а злость на руководителя ещё не улеглась.

Мы встали друг напротив дружки, взялись за руки и попытались мысленно подслушать секретный разговор, происходивший в соседнем помещении. Однако я никак не могла сосредоточиться, внимание то и дело уплывало в сторону и в дальнюю даль. Посмотрела на Женю. Её блуждающий взгляд был пустым. Женя поймала мой взгляд и отрицательно помотала головой.

— Вдвоём работают?

— Точно.

Игорь и Лида вместе экранировались.

Мы с Женей постарались преодолеть защиту. Как бы не так! Друзья отбивали нападение. Мы постарались в обход: я — через чувства, через картинки, через ощущения, Женя взывала к гордости, к желанию наших друзей похвалиться — мол, вот какие тайны нам доверили! Не вышло. Наоборот, ещё глуше стало.

Я первая отпустила Женины руки.