Посвященная. Как я стала ведьмой

Мы с Айлой переехали в только что отремонтированную квартиру на улице Спустраат в Старом городе, прямо возле центра Амстердама. Длинное и узкое, словно вагонное депо, фронтальное окно открывало вид на улицу, казавшуюся праздничной из-за людей в ярких разноцветных шарфах, суетливо бегавших по ней, и окон домов, украшенных ящиками с цветами. Айла немедленно затеяла перестановку, выкрасила белые стены в сиреневый цвет и застелила хрупкую серую плитку ковром с ворсом, таким толстым и кучерявым, словно шерсть черного козла. Она повесила гамак и покрасила потолок, деревянные балки и все прочее в темно-синий. Темные ковер и потолок вынуждали меня чувствовать себя так, словно я застряла между двух наковален. Айла вскоре вернулась к прежнему образу жизни, приводя домой всяческих субъектов, влачивших жалкое существование, и одаряя меня химическими подношениями из своего волшебного буфета. Но все же я спала под пуховым одеялом и могла так настроить центральное отопление, что в доме воцарялась тропическая температура.

На рынке Ватерлооплейн Айла купила мне пальто из овечьей шерсти, словно взятое из сказки: с капюшоном, малинового цвета, отороченное длинным, черным, шелковистым мехом. По дороге с рынка я обнаружила сияющее, новое здание, все из стекла и стали с выступающими углами, словно корабль: Hogeschool voor de Kundsten. Новая школа исполнительского искусства. Снаружи висел знак Школы нового танца. Внутри эта школа занимала целый этаж. Помимо этого, они на тот момент открыли набор на шестинедельные ускоренные курсы. Эти курсы должны были начаться через месяц, после них учащимся предстояло пройти отбор для дальнейшей программы.

Внезапно оказалось, что я получила все то, чего так жаждала.

Наступила весна, и Амстердам ожил. Каналы оттаяли, деревья очертили зеленью и ароматом улицы. Мы ездили на велосипедах мимо уличных музыкантов, одетых в средневековые костюмы, и солнечный свет блестел, отражаясь от булыжников, мокрых после весеннего дождя. Я танцевала каждый день и завела себе друзей среди таких же учащихся. Инесс, австрийка-интеллектуалка, которая говорила медленно: каждое слово, тщательно обдуманное, доносилось из-под копны растрепанных светлых волос. Нерия, баска, похожая на птичку – глаза ее всегда сияли, а сама она всегда была готова обниматься так, словно от этого зависела ее жизнь.

Это случилось в одном из отборочных видеозалов Школы нового танца. Я была с Нерией и Инесс, когда увидела там хореографию Пины Бауш[85] впервые. Весна священная[86]. Видеопленка доживала свои последние дни. Звуки ведущей музыкальной линии Стравинского прерывались треском и хрустом, а на самой картинке постоянно появлялись пятна и линии. Но это не имело значения. Я могла почуять сломанные кости и всю наготу кровавой резни даже сквозь экран. Танцоры были по щиколотку в красной земле, разбитые на группы, мужчины и женщины, первые распинали одну из последних. Они поднимали вверх тело женщины, чтобы умилостивить жадных богов природы. Дрожа, остальные женщины передавали друг другу красное платье, горячую, горящую вещь, которую невозможно держать в руках. Та, на которой закончится эта эстафета, должна принести себя в жертву, танцуя до упаду, до собственной смерти.

Затанцевать себя до смерти – это общая черта всех балерин Запада, тех, которые улыбаются, несмотря на то что их пальцы на ногах стерты и сбиты до крови. Балерины заставляют боль выглядеть легкой. Но она не выглядела так в исполнении танцоров Пины. Ее хореография разрезала живот патриархальной основы балета так, что мы смогли увидеть внутренности. «Я покажу вам жестокость, чтобы мы потом могли увидеть противоположное», – говорила Бауш.

Танец, тело, наш непосредственный физический опыт составляют сущность этой великолепной жизни. Ведьмы не ищут способа переступить пределы материальной реальности. Мы знаем, что материальный мир – это место, где происходит настоящая работа, мы хотим выжимать его соки и пить их. Мы не стремимся к существованию в виде духа на золотом облачке, окруженного ангелами или девственницами. Мы также не отвергаем свои тела ради абстрактной реалии математических форм. Ведьмы знают, что настоящая магия вершится в наших взаимоотношениях друг с другом и с нашей планетой.

Я должна была оказаться в Амстердаме если не ради чего-то еще, то как минимум ради этого краткого мига встречи с Пиной Бауш. Чтобы она могла показать мне, что, пусть даже материальный мир ранит и ужасает тебя, кричит тебе прямо в лицо жестоким криком, мы все же можем искупить его преступления. Мы способны даже исправить собственные ошибки. Нет надобности в том, чтобы исповедоваться в своих грехах или заставлять богов нести наш крест вместо нас. Создавая красоту, мы становимся собственными спасителями. Богиня говорит с помощью наших деяний. Если мы способны выдержать ту жестокость, которую мы, человечество, взрастили в этом мире с помощью своих же разрушительных деяний, значит, мы способны воскресить нечто, полностью противоположное, с помощью актов любви и созидания.