Потаенная девушка

– Я не могу сказать, что на моих руках нет крови. Быть может, вот что происходит, когда идешь на компромиссы. – Мужчина вздыхает. – Может быть, ты хотя бы дашь мне два дня, чтобы привести дела в порядок? Моя жена покинула мир, когда родился сын, и я должен о нем позаботиться.

Я молча смотрю на него, не в силах отнестись к смеху мальчика как к иллюзии.

Я мысленно представляю, как наместник окружает свой дом тысячами воинов, как он укрывается в подвале, дрожа, словно осенний лист, как он скачет по дороге прочь из города, нахлестывая свою лошадь, с перекошенным в отчаянии лицом.

– Через два дня ночью я буду здесь один, – словно прочитав мои мысли, говорит мужчина. – Даю тебе слово.

– Чего сто́ит слово человека, который стоит на пороге смерти? – возражаю я.

– Того же, что и слово убийцы, – говорит мужчина.

Я молча киваю и встаю. Поднявшись по свисающему шнурку так же быстро, как по лианам на скале у себя дома, я исчезаю в отверстии в крыше.

* * *

Меня не беспокоит, что цзедуши может бежать. Я прошла хорошее обучение и настигну его везде, где бы он ни спрятался. Я решила дать ему возможность проститься со своим мальчиком – мне это кажется правильным.

Я брожу по городским рынкам, пропитанным запахами жареных лепешек и жженого сахара. Мой желудок урчит при воспоминании о блюдах, которых я не ела уже шесть лет. Пусть персики с росой и очистили мой дух, плоть по-прежнему жаждет мирской пищи.

Я разговариваю с продавцами на придворном языке, и, по крайней мере, некоторые из них хоть как-то им владеют.

– Очень искусная работа, – замечаю я, глядя на сделанного из сахарного теста воина на палочке. На голове у фигурки ярко-красный шлем, глазированный соком ююбы[91]. У меня текут слюнки.

– Хочешь его? – спрашивает продавец. – Он очень свежий, юная госпожа. Я выпек его только сегодня утром. Начинка из мякоти лотоса.

– У меня нет денег, – с сожалением говорю я. Наставница дала мне только денег на жилье и сушеных персиков, чтобы поесть.

Продавец смотрит на меня и принимает решение.

– Судя по произношению, я так понимаю, ты не местная?

Я киваю.

– Покинула дом, чтобы найти спокойную заводь в этом бурлящем мире?

– Что-то вроде того, – подтверждаю я.

Продавец кивает, словно это все объясняет. Он протягивает мне сахарного воина на палочке.

– В таком случае от одного скитальца другому. Здесь хорошее место, чтобы обустроиться.

Я принимаю подарок и благодарю его.

– Откуда вы?

– Из Ченсу. Я бросил свои поля и бежал из дома, после того как люди наместника Лю пришли в нашу деревню и забрали мужчин и юношей в войско. Я уже потерял на войне отца, и у меня не было никакого желания умереть ради того, чтобы добавить новых красок знамени наместника. Эта фигурка изображает Лю. Мне доставляет удовольствие видеть, как покупатели откусывают ей голову.

Рассмеявшись, я выполняю его просьбу. Сахарное тесто тает на языке, вытекающее из пряника сочное повидло из лотоса восхитительно.

Я гуляю по улицам и переулкам города, наслаждаясь каждым кусочком фигурки, и слушаю обрывки разговоров, долетающие из дверей чайных домов и проезжающих мимо повозок.

– …с какой стати нам отправлять ее в другой конец города учиться танцам?..

– …чиновники не будут смотреть благосклонно на подобный обман…

– …такую вкусную рыбу я еще не пробовал! Она еще трепыхалась…

– …почему ты так решила? Что он сказал? Расскажи, сестра, расскажи…

Вокруг меня размеренно течет жизнь, баюкая меня, подобно морю облаков на горе, когда я раскачивалась на лианах. Я думаю о словах человека, которого должна убить.

«Миллионы погибнут, когда бунт Лю разольется по всей империи. Сотни тысяч детей останутся сиротами. Несчетные толпы призраков будут бродить по земле: их души не обретут упокоения, поскольку дикие звери будут глодать их трупы».

Я думаю о его сыне и тенях, пляшущих на стенах просторного, пустынного зала. Мое сердце задето музыкой этого мира, такой приземленной и в то же время святой. Мечущиеся в воде песчинки складываются в отдельные лица, смеющиеся, плачущие, полные желаний и чувств.

* * *

На третью ночь полумесяц чуть толще, ветер чуть холоднее, а далекие крики сов звучат более зловеще.

Как и в прошлый раз, я перелезаю через стену, которой обнесен особняк наместника. Ритм часовых не изменился. На этот раз я пригибаюсь еще ниже и двигаюсь еще бесшумнее по тонкому, словно ветка, гребню стены и неровной поверхности черепицы. Я возвращаюсь на знакомое место, отрываю черепицу, которую положила на место два дня назад, и прижимаюсь глазом к щели, чтобы перекрыть сквозняк, ожидая, как вот-вот из темноты выскочат стражники в масках, захлопывая западню.

Страха нет – я готова.

Но нет ни криков тревоги, ни звона гонга. Я смотрю в ярко освещенный зал. Наместник сидит на том же самом месте, разложив перед собой бумаги.

Я прислушиваюсь, ожидая услышать детские шаги. Ничего. Мальчика отправили спать.