Читаем Потаенные ландшафты разума полностью

Hо хва­тит ал­ле­го­рий, а то мож­но увяз­нуть в их слад­ком си­ро­пе. Дол­гие го­ды я учил­ся от­клю­чать­ся на трас­се от се­бя обы­ден­но­го, ис­кус­ст­ву на­прочь за­бы­вать ТУ, дру­гую жизнь. Это бы­ло не­об­хо­ди­мо, это бы­ли азы, ко­то­рые дол­жен был по­стиг­нуть ка­ж­дый трас­сер. Новичка лег­ко вы­би­ва­ет с трас­сы пер­вое же силь­ное вос­по­ми­на­ние, по­это­му у хо­ро­ше­го трас­се­ра от ре­аль­но­го ми­ра ос­та­ют­ся толь­ко смут­ные те­ни, не­яс­ные об­ра­зы, ка­жу­щие­ся да­ле­ким чу­жим про­шлым. И те­перь го­да­ми от­ра­бо­тан­ное уме­ние ме­ша­ло мне со­сре­до­то­чит­ся, то и де­ло за­жи­гая не­нуж­ную, ус­та­рев­шую над­пись: "опас­ность". Hе знаю по­че­му, но я вдруг вспом­нил о по­гиб­шей груп­пе Чер­но­го Ры­ца­ря, вспом­нил, как Ди­ри­жер, то­гдаш­ний ма­гистр, го­во­рил по­сле из­вес­тия об оче­ред­ном тру­пе:

- ...они ду­ма­ли о чем угод­но: о раз­вле­че­ни­ях, сла­ве, пре­вос­ход­ст­ве над дру­ги­ми, сча­стье. Они не ду­ма­ли, что это мо­жет быть и Смерть, они не ду­ма­ли, что это мо­жет быть и уве­чье, и что ос­та­ток жиз­ни придется про­вес­ти в мик­ро­ско­пи­че­ском ог­ра­ни­чен­ном ми­ре стен, за­кры­тых две­рей, окон, ра­дио, таб­ле­ток, по­лу­бре­да и бо­ли.

Эти сло­ва про­зву­ча­ли во мне гул­ко, как в пус­том хра­ме. Стра­ха не бы­ло, но и ощу­ще­ния зве­ня­щей ра­до­сти, как то­гда в ноч­ном го­ро­де, по­сле раз­го­во­ра с По­ве­ли­те­лем Ми­ра, не поя­ви­лось. Стран­ное ис­ку­ше­ние, не ду­мать о вы­хо­де из пет­ли во­все, вдруг под­ня­лось из по­тем­ков ду­ши. Ведь, в са­мом де­ле, ес­ли до сих пор весь мой опыт го­во­рил о том, что са­мый смысл мое су­ще­ст­во­ва­ние име­ет то­гда и толь­ко то­гда, ко­гда я жи­ву для дру­гих, то се­го­дня си­туа­ция кар­ди­наль­но из­ме­ни­лась. Те­перь ок­ру­жаю­щий мир су­ще­ст­ву­ет для ме­ня, и толь­ко по­то­му сам име­ет смысл, це­ло­ст­ность, гар­мо­нию и еще черт да бог зна­ют что, толь­ко по­то­му, что су­ще­ст­вую Я.

Итак, те­перь есть вы­бор, и хоть я по­ро­ж­ден дру­гим ми­ром, и хоть я соз­дал этот по его по­до­бию, и по­се­му он то­же мо­жет по­пы­тать­ся под­чи­нить ме­ня се­бе и для это­го у не­го есть мно­го: сло­ва и их смы­сло­вое по­ле, пред­ме­ты оби­хо­да, об­ще­ст­во лю­дей, ка­ки­ми бы не­за­мы­сло­ва­ты­ми они ни бы­ли, - но те­перь, ес­ли я ре­шу во­прос в свою поль­зу, я мо­гу по­тя­гать­ся с ним, пе­ре­ме­нить его, от са­мых кор­ней до вер­шин, я ведь знаю, что при­да­ет смысл че­ло­ве­че­ско­му су­ще­ст­во­ва­нию, и по­то­му мо­гу пе­ре­вер­нуть все с ног на го­ло­ву и за­ста­вить ре­ку жиз­ни по­течь вспять, пусть в про­ти­во­ес­те­ст­вен­ном ТАМ, но воз­мож­ном ЗДЕСЬ на­прав­ле­нии. От­ны­не все за­ви­сит толь­ко от ме­ня.

Я ос­та­но­вил­ся, на­ткнув­шись на пре­гра­ду на мо­ем пу­ти и, не­воль­но ос­та­вив на вре­мя свои мыс­ли, по­смот­рел впе­ред.

Я сто­ял у фон­та­на, упер­шись в те­п­лый ноз­д­ре­ва­тый ка­мень, а пря­мо пе­ре­до мной мо­гу­чий По­сей­дон пра­вил од­ной ру­кой сво­ей ко­лес­ни­цей из по­лу­ко­ней-по­лу­рыб, дру­гой сжи­мая ог­ром­ный тре­зу­бец. Ми­риа­ды струй ок­ру­жа­ли Вла­ды­ку Вод со всех сто­рон, солн­це на­пол­ня­ло их све­том, пре­тен­дуя на пер­вен­ст­во, и от­то­го эта взле­таю­щая во­да ка­за­лась ис­кра­ми, по­то­ком сгу­щен­но­го све­та, цвет­ком из ты­ся­чи ни­тей, пу­зы­ря­щих­ся, встре­тив­шись с по­верх­но­стью пру­да.

По­сей­дон по­ве­ле­вал, и я по­ве­ле­вал. Он мчал­ся в не­ве­до­мые да­ли и од­но­вре­мен­но сто­ял на мес­те. Как и я. По его ли­цу мож­но бы­ло про­честь, что он мудр, мус­ку­ли­стый торс го­во­рил о его ог­ром­ной си­ле, а тре­зу­бец - о вла­сти, но в го­ло­ве его не бы­ло ни од­ной мыс­ли, ка­мен­ные мыш­цы не мог­ли бы сдви­нуть его хо­тя бы на дюйм, а тре­зу­бец - пус­тая иг­руш­ка.

Итак, я в пет­ле. Я ми­но­вал свой Ру­би­кон, за ко­то­рым кон­ча­ет­ся иг­ра и на­чи­на­ет­ся иная жизнь, по сво­им за­ко­нам с но­вы­ми це­ля­ми и смыс­лом. "Мир, соз­да­вае­мый твор­цом, пет­лей смы­ка­ет­ся во­круг не­го, и то­гда уз­на­ет тво­рец, ЧТО он соз­дал", - так ска­за­но у Экс-Со-Ка­та.

"Что­бы оце­нить му­зы­ку, на­до ее по­слу­шать, что­бы оце­нить мир - нуж­но в нем по­жить", - ска­за­но у не­го же, но толь­ко сей­час до ме­ня до­шел ис­тин­ный смысл это­го ба­наль­но­го, на пер­вый взгляд, вы­ска­зы­ва­ния. Од­но де­ло, ко­гда ты при­хо­дишь на трас­су, как в лу­на-парк, дру­гое - ко­гда ты ос­та­ешь­ся в ней жить...

Где-то в от­да­ле­нии уда­ри­ли ча­сы и на­пом­ни­ли мне о близ­кой тра­пе­зе. Бы­ло пол­две­на­дца­то­го.

Я за­то­ро­пил­ся к двор­цу. Стре­ми­тель­но ми­но­вал мост По­це­лу­ев, про­шел вдоль се­вер­но­го кры­ла двор­ца, взле­тел по бо­ко­вой ле­ст­ни­це на вто­рой этаж, и ан­фи­ла­да ком­нат сли­лась для ме­ня в рит­мич­ное мель­ка­ние двер­ных про­емов. За­ду­мав­шись, я пре­боль­но за­дел лок­тем о брон­зо­вую ру­ко­ять и, по­ти­рая ушиб­лен­ное ме­сто, вдруг ус­лы­шал зву­ки, на ко­то­рые еще се­кун­ду на­зад не об­ра­щал вни­ма­ния.

То­ро­п­ли­во по­дой­дя к бли­жай­ше­му ок­ну, я вы­гля­нул во двор и изум­лен­но за­мер.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дыхание грозы
Дыхание грозы

Иван Павлович Мележ — талантливый белорусский писатель Его книги, в частности роман "Минское направление", неоднократно издавались на русском языке. Писатель ярко отобразил в них подвиги советских людей в годы Великой Отечественной войны и трудовые послевоенные будни.Романы "Люди на болоте" и "Дыхание грозы" посвящены людям белорусской деревни 20 — 30-х годов. Это было время подготовки "великого перелома" решительного перехода трудового крестьянства к строительству новых, социалистических форм жизни Повествуя о судьбах жителей глухой полесской деревни Курени, писатель с большой реалистической силой рисует картины крестьянского труда, острую социальную борьбу того времени.Иван Мележ — художник слова, превосходно знающий жизнь и быт своего народа. Психологически тонко, поэтично, взволнованно, словно заново переживая и осмысливая недавнее прошлое, автор сумел на фоне больших исторических событий передать сложность человеческих отношений, напряженность духовной жизни героев.

Иван Павлович Мележ

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза
Пестрые письма
Пестрые письма

Самое полное и прекрасно изданное собрание сочинений Михаила Ефграфовича Салтыкова — Щедрина, гениального художника и мыслителя, блестящего публициста и литературного критика, талантливого журналиста, одного из самых ярких деятелей русского освободительного движения.Его дар — явление редчайшее. трудно представить себе классическую русскую литературу без Салтыкова — Щедрина.Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова — Щедрина, осуществляется с учетом новейших достижений щедриноведения.Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.В шестнадцатый том (книга первая) вошли сказки и цикл "Пестрые письма".

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин

Публицистика / Проза / Русская классическая проза / Документальное
Письма о провинции
Письма о провинции

Самое полное и прекрасно изданное собрание сочинений Михаила Ефграфовича Салтыкова — Щедрина, гениального художника и мыслителя, блестящего публициста и литературного критика, талантливого журналиста, одного из самых ярких деятелей русского освободительного движения.Его дар — явление редчайшее. трудно представить себе классическую русскую литературу без Салтыкова — Щедрина.Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова — Щедрина, осуществляется с учетом новейших достижений щедриноведения.Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.В седьмой том вошли произведения под общим названием: "Признаки времени", "Письма о провинции", "Для детей", "Сатира из "Искры"", "Итоги".

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин

Публицистика / Проза / Русская классическая проза / Документальное