Читаем Потаенные ландшафты разума полностью

- Что пя­лишь­ся? Здесь мы, не уде­решь, - и он за­мах­нул­ся бы­ло плет­кой, при­шпо­рив ко­ня, но, под­ско­чив вплот­ную, не уда­рил, еще раз крик­нул: "Что пя­лишь­ся, книж­ник?" и ош­па­рил плет­кой ог­ром­ную го­ро­по­доб­ную ба­бу, не­во­об­ра­зи­мо тол­стую, та­щив­шую на спи­не боль­шой ме­шок. Она ко­рот­ко вскрик­ну­ла и упа­ла на­взничь, что вы­зва­ло смех зе­вак, ко­то­рых вдруг ока­за­лось воз­ле нее мно­же­ст­во. Ни стра­ха, ни по­кор­но­сти или зло­бы не от­ра­зи­лось на ее ло­ша­ди­ном ли­це, а толь­ко ту­пое не­до­уме­ние. Груз­но пе­ре­вер­нув­шись, она вста­ла на ка­рач­ки, по­том под­ня­лась и пер­вым де­лом схва­ти­лась за свой ме­шок.

Лю­дей, по­па­дав­ших­ся нам на­встре­чу, ста­но­ви­лось все боль­ше - мы во­шли, по всей ви­ди­мо­сти, в ре­мес­лен­ный квар­тал. Я боль­ше не обо­ра­чи­вал­ся, что­бы не раз­дра­жать мо­их кон­вои­ров, но тут они ос­та­но­ви­лись. По­слы­ша­лось гроз­ное: "Стой!", я ос­та­но­вил­ся и ог­ля­нул­ся - ры­ца­ри вы­би­ра­ли се­бе кин­жал. И до это­го то один, то дру­гой ре­мес­лен­ник, поль­зу­ясь слу­ча­ем, за­зы­ва­ли к се­бе, на­хва­ли­вая свой то­вар, будь то куб­ки или блю­да, на­ряд­ная оде­ж­да, ко­жа­ные рем­ни или пер­ст­ни и це­поч­ки. Но мо­их ры­ца­рей-кон­вои­ров со­блаз­нил толь­ко блеск ору­жей­ной ста­ли.

Я, по­ка они спо­ри­ли с тор­гов­цем, при­ва­лил­ся к шат­ким коз­лам при­лав­ка, и стал смот­реть на об­ла­ка, на ре­ку, на го­ро­док, на лод­ки, на лес, вста­вав­ший сра­зу за кре­по­ст­ной сте­ной. Там, вда­ли, вдруг по­ка­за­лась чер­ная точ­ка, за ко­то­рой стла­лось об­лач­ко снеж­ной пы­ли. Я ли­хо­ра­доч­но на­пряг зре­ние, еще не ви­дя, но уже пред­чув­ст­вуя...

Ры­царь и его ору­же­но­сец все еще тор­го­ва­лись о це­не клин­ка, их дви­же­ния бы­ли не­то­ро­п­ли­вы, как и этот день, как мно­же­ст­во дней в их жиз­ни, в про­дол­же­ние ко­то­рой они ни­ко­гда не спе­ши­ли, по­то­му что вре­мя для них не су­ще­ст­во­ва­ло, а бы­ли Долг и Честь, Сла­ва и Грех, Лю­бовь и Смерть, на­ко­нец, был Бог, не­дос­туп­ный ни очам, ни ра­зу­му.

Толь­ко мне эта чер­ная точ­ка, ко­то­рая раз­рос­лась и те­перь уже бы­ла во­все не точ­кой, а во­ро­ным ко­нем, нес­шим на се­бе всад­ни­ка в чер­ных ла­тах с раз­ве­ваю­щим­ся чер­ным пла­щом, на­пом­ни­ла о Вре­ме­ни, о его дру­же­ст­вен­но­сти и вра­ж­деб­но­сти, о его бы­ст­ро­те­ку­щей сущ­но­сти и рав­но­мер­ной не­из­беж­но­сти.

Я вол­но­вал­ся, но вол­ну­ясь, уже ли­ко­вал. Это был Его мир, мир, где Он ни­ко­гда и ни­ку­да не опаз­ды­вал, и я уже пред­ви­дел на­шу кро­ва­вую встре­чу, и воз­дух, вли­вав­ший­ся в мою грудь, вмиг стал воз­ду­хом сво­бо­ды.

Ры­ца­ри все тор­го­ва­лись, а Чер­ный Ры­царь тем вре­ме­нем скрыл­ся из ви­ду, за­сло­нен­ный сте­на­ми до­мов.

 - Здрав­ст­вуй, - По­ве­ли­тель ми­ра воз­ник вне­зап­но на про­ти­во­по­лож­ной сто­ро­не ули­цы, он сто­ял на не­ко­то­ром рас­стоя­нии от зем­ли и ка­зал­ся не­сколь­ко рас­се­ян­ным.

- Да, это он - Чер­ный Ры­царь. Не мог же я поя­вить­ся рань­ше не­го, я не спе­ку­ли­рую на чу­жом стра­хе. Ус­ло­вия преж­ние.

- Ка­кие ус­ло­вия? - то­ро­п­ли­во спро­сил я, опа­са­ясь не­при­ят­но­стей со сто­ро­ны мо­их стра­жей.

Но к мо­ему удив­ле­нию, ни они, ни кто-ли­бо дру­гой не за­ме­ча­ли мое­го со­бе­сед­ни­ка.

- Не бой­ся, я су­ще­ст­вую толь­ко для те­бя.

Тут ме­ня осе­ни­ло, и я сра­зу же вспом­нил все, что он мне го­во­рил в пер­вый раз.

- Спра­ши­вай, - ко­рот­ко и не­воз­му­ти­мо ска­зал По­ве­ли­тель Ми­ра.

- Ты фан­том...

- О, нет, - пре­рвал он ме­ня с брезг­ли­вой гри­ма­сой по­лу­улыб­ки, - я впол­не реа­лен...

- Но как же...

- Ты за­был од­ну про­стую вещь. Там - в ре­аль­ном ми­ре - ме­ня и не мо­жет быть. Твой мир - это ори­ги­наль­ная, един­ст­вен­ная в сво­ем ро­де вещь, со­раз­мер­ная, замк­ну­тая в се­бе, со­вер­шен­ная, где да­же "слу­чай­ность - это мас­ка, в ко­то­рой за­кон яв­ля­ет­ся на сце­не жиз­ни". Там не мо­жет быть ни­че­го чу­дес­но­го, ни­ка­ких По­ве­ли­те­лей Ми­ра, как пом­нишь, на­шей за­да­чей и бы­ло: из мно­гих, бес­чис­лен­ных воз­мож­но­стей, из ми­риа­дов ва­ри­ан­тов со­тво­рить са­мый че­ло­веч­ный и пре­крас­ный. Они по­га­си­ли виб­ра­цию хао­са, от­дав со­зи­да­тель­ный по­тен­ци­ал сво­ему ми­ру - это все про­сто, не­у­же­ли ты не по­нял, ведь в кни­ге, да, той са­мой, "За­кон ил­лю­зий", об этом ска­за­но, хоть и ту­ман­но, а она, эта кни­га - вер­ное зер­ка­ло ре­аль­ных или ир­ре­аль­ных, на­зы­вай как хо­чешь, со­бы­тий. Они - ху­дож­ни­ки, но в кар­ти­не, на­пи­сан­ной ими, нет их изо­бра­же­ний.

Я по­дав­лен­но мол­чал.

- Вдруг, ...оезд, ко­то­ры... бы...о на...е ...ушест...ова­ние, со...ел с ре...ьс. ...ихрь дро...нул, те...и ...ет­ну­лись вдо...ь до...ов, п...амя, из­ри...утое про...транст...ом, о...ва­ти­ло ...сю ...се­ленн...ю ... за­кру...ило в ци...ло­пи­чес...ом ...их­ре.

Кон­ту­ры ... дрог­ну­ли и ... об­раз его стал ... ис­че­зать, те­рять­ся на... фо­не... Шпи­ли ... ут­ра­чен­ное ... ... на­кло­нясь ... ... ... на­ис­кось ... ... от не­ба...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дыхание грозы
Дыхание грозы

Иван Павлович Мележ — талантливый белорусский писатель Его книги, в частности роман "Минское направление", неоднократно издавались на русском языке. Писатель ярко отобразил в них подвиги советских людей в годы Великой Отечественной войны и трудовые послевоенные будни.Романы "Люди на болоте" и "Дыхание грозы" посвящены людям белорусской деревни 20 — 30-х годов. Это было время подготовки "великого перелома" решительного перехода трудового крестьянства к строительству новых, социалистических форм жизни Повествуя о судьбах жителей глухой полесской деревни Курени, писатель с большой реалистической силой рисует картины крестьянского труда, острую социальную борьбу того времени.Иван Мележ — художник слова, превосходно знающий жизнь и быт своего народа. Психологически тонко, поэтично, взволнованно, словно заново переживая и осмысливая недавнее прошлое, автор сумел на фоне больших исторических событий передать сложность человеческих отношений, напряженность духовной жизни героев.

Иван Павлович Мележ

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза
Пестрые письма
Пестрые письма

Самое полное и прекрасно изданное собрание сочинений Михаила Ефграфовича Салтыкова — Щедрина, гениального художника и мыслителя, блестящего публициста и литературного критика, талантливого журналиста, одного из самых ярких деятелей русского освободительного движения.Его дар — явление редчайшее. трудно представить себе классическую русскую литературу без Салтыкова — Щедрина.Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова — Щедрина, осуществляется с учетом новейших достижений щедриноведения.Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.В шестнадцатый том (книга первая) вошли сказки и цикл "Пестрые письма".

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин

Публицистика / Проза / Русская классическая проза / Документальное
Письма о провинции
Письма о провинции

Самое полное и прекрасно изданное собрание сочинений Михаила Ефграфовича Салтыкова — Щедрина, гениального художника и мыслителя, блестящего публициста и литературного критика, талантливого журналиста, одного из самых ярких деятелей русского освободительного движения.Его дар — явление редчайшее. трудно представить себе классическую русскую литературу без Салтыкова — Щедрина.Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова — Щедрина, осуществляется с учетом новейших достижений щедриноведения.Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.В седьмой том вошли произведения под общим названием: "Признаки времени", "Письма о провинции", "Для детей", "Сатира из "Искры"", "Итоги".

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин

Публицистика / Проза / Русская классическая проза / Документальное