Читаем Потаенные ландшафты разума полностью

Илья тща­тель­но изу­чил ко­гда-то трас­су дру­га, не раз на­блю­дал живь­ем его бое­вое ис­кус­ст­во и был по­ра­жен ма­те­ма­ти­че­ской за­вер­шен­но­сти свер­каю­щих ли­ний от­то­чен­но­го лез­вия его ме­ча и ар­ти­сти­че­ской пла­стич­но­сти бы­ст­рых, по­рой не­уло­ви­мых дви­же­ний, лег­ко­сти пе­ре­хо­дов от од­но­го ри­сун­ка дви­же­ний к дру­го­му. Он лю­бил мрач­но-ас­ке­тич­ную и в то же вре­мя воз­вы­шен­но-ла­ко­нич­ную трас­су Паш­ки, и те­перь, про­бе­гая внут­рен­ним взо­ром по озе­рам и ле­сам, го­ро­дам, мо­на­сты­рям, зам­кам, про­зре­вая все это как бы сквозь лег­кую дым­ку, Кос­ми­че­ский Охот­ник лег­ко, слов­но иг­раю­чи, на­страи­вал­ся на вол­ну Чер­но­го Ры­ца­ря, и ес­ли прав­да то, что Маэ­ст­ро - Со­еди­ни­тель...

Пе­ре­ход про­изо­шел вне­зап­но, его, слов­но проб­ку из бу­тыл­ки с шам­пан­ским, вдруг вы­бро­си­ло в не­объ­ят­ное про­стран­ст­во...



Гла­ва XI


Я щу­рюсь. Ут­ро, по­сле трех дней за­то­че­ния в под­ва­ле, ка­жет­ся мне ос­ле­пи­тель­ным днем, да­же та­кое пас­мур­ное, ка­кое сто­ит се­го­дня. На ули­цах пус­тын­но, толь­ко со­ба­ки уже про­сну­лись и бе­га­ют, по­ка­зы­ва­ясь то там, то сям, в по­ис­ках про­пи­та­ния. Тю­рем­ная ох­ра­на, сплошь тол­сто­мор­дые, за­спан­ные, с на­бух­ши­ми ве­ка­ми над уз­ки­ми ще­ля­ми глаз, глу­хо пе­ре­го­ва­ри­ва­ют­ся и то­же ежат­ся от ут­рен­не­го хо­ло­да. Спе­шив­ший­ся ору­же­но­сец оп­рав­ля­ет аму­ни­цию сво­его сю­зе­ре­на, они то­же о чем-то раз­го­ва­ри­ва­ют, но мои мыс­ли еще там, в тем­ни­це, воз­ле чер­но­книж­ни­ка. "Я бу­ду мо­лить­ся за те­бя. Му­жай­ся, ты еще мо­лод и мо­жешь пе­ре­ло­мить свою судь­бу. Не брез­гуй ни­чем. Ес­ли за­ста­вят кля­сть­ся - по­кля­нись. Глав­ное - ты бу­дешь жить. Нет еще та­ко­го бе­зум­ца, ко­то­рый от­ка­зал­ся бы... - тут он за­каш­лял­ся, а страж­ник, тем вре­ме­нем за­ис­ки­ваю­ще под­тал­ки­ваю­щий ме­ня сза­ди, до­вел по кру­тым сту­пень­кам вверх, до са­мой две­ри, - ...от та­ко­го вас­са­ла, - за­кон­чил, на­ко­нец от­каш­ляв­шись, ста­рик. - Пом­ни, мы, из­бран­ные, долж­ны..." Но тут дверь за мо­ей спи­ной со скре­же­том за­тво­ри­лась.

"По­хо­же, он прав", - по­ду­мал я, рас­смат­ри­вая при­слан­ных за мной кон­вои­ров.

- Эй, ты! Кто бу­дешь? - об­ра­тил­ся ко мне вос­се­даю­щий на ко­не ры­царь, уже не­мо­ло­дой, груз­ный, с про­се­дью в во­ло­сах. Шлем его бол­тал­ся на лу­ке сед­ла.

- Мо­нах, книж­ник, - от­ве­тил я поч­ти сра­зу, во­все не со­би­ра­ясь лгать, а про­сто при­ме­ря­ясь к его со­слов­ным пред­став­ле­ни­ям.

- И мно­го по­знал книж­ной муд­ро­сти? Уз­нал как во­ро­вать чу­жие кни­ги? - он рас­сме­ял­ся. Его же мо­ло­дой спут­ник, то­же к это­му вре­ме­ни взгро­моз­див­ший­ся на сво­его ко­ня, толь­ко ску­по, и по-ви­ди­мо­му, не­ис­крен­не улыб­нул­ся.

- Как бы там ни бы­ло - ты ока­зал­ся не­дос­та­точ­но ло­вок, юно­ша. От нас те­бе то­же не ус­кольз­нуть, и не пы­тай­ся. Он при­бли­зил к мо­ему ли­цу трех­гран­ное же­лез­ное ост­рие сво­его ко­пья. - Ну, пшел впе­ред.

Они, про­тив мое­го ожи­да­ния, не ста­ли за­но­во свя­зы­вать мне ру­ки (кан­да­лы сня­ли с ме­ня мои тю­рем­щи­ки, че­му я, как ни горь­ко бы­ло мое по­ло­же­ние, ус­мех­нул­ся, по­ду­мав, что от­чет­ность пе­ре­жи­вет все вре­ме­на и все стра­ны) или при­вя­зы­вать к се­бе, а про­сто по­гна­ли впе­ре­ди се­бя, спра­вед­ли­во счи­тая, что на этих уз­ких улоч­ках со сте­на­ми боль­ше по­хо­жи­ми на кре­по­ст­ные сте­ны, чем на фа­са­ды до­мов, не убе­жать и не спря­тать­ся од­но­му пе­ше­му от двух кон­ных.

Вско­ре, по ме­ре уда­ле­ния от тюрь­мы, все ча­ще и ча­ще ста­ли по­па­дать­ся нам про­хо­жие: жен­щи­ны и дев­ки с бель­ем в боль­ших кор­зи­нах, ли­бо с про­дук­та­ми, ре­мес­лен­ни­ки, маль­чиш­ки, раз­нос­чи­ки.

Го­род сто­ял на трех по­ло­гих хол­мах, вни­зу, меж них ви­лась ре­ка, до­пол­нен­ная не­сколь­ки­ми ка­на­ла­ми, и по­ка мы спус­ка­лись вниз, к ре­ке, то шли по­пут­но со все­ми, и, ка­за­лось, на­ми во­все ни­кто не лю­бо­пыт­ст­ву­ет, но ко­гда мы ми­но­ва­ли мост, то те­перь все шли уже мне на­встре­чу, то­ро­п­ли­во рас­сту­па­ясь и при­жи­ма­ясь к сте­нам и опас­ли­во по­гля­ды­вая за мою спи­ну. Ли­ца бы­ли гру­бые, су­ро­вые, все на один лад. Та­ких не од­ну сот­ню мож­но уви­деть на по­лот­нах Брей­ге­ля, и эта жи­вая фан­тас­ма­го­рия, сим­би­оз жи­вот­ных и че­ло­ве­че­ских черт вы­зы­вал в мо­ей ду­ше нуд­ную боль, и по­то­му я не­сколь­ко раз обо­ра­чи­вал­ся на мо­их кон­вои­ров, ища че­ло­ве­че­ско­го, ос­мыс­лен­но­го ли­ца. Стар­ший вос­при­нял это по сво­ему:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дыхание грозы
Дыхание грозы

Иван Павлович Мележ — талантливый белорусский писатель Его книги, в частности роман "Минское направление", неоднократно издавались на русском языке. Писатель ярко отобразил в них подвиги советских людей в годы Великой Отечественной войны и трудовые послевоенные будни.Романы "Люди на болоте" и "Дыхание грозы" посвящены людям белорусской деревни 20 — 30-х годов. Это было время подготовки "великого перелома" решительного перехода трудового крестьянства к строительству новых, социалистических форм жизни Повествуя о судьбах жителей глухой полесской деревни Курени, писатель с большой реалистической силой рисует картины крестьянского труда, острую социальную борьбу того времени.Иван Мележ — художник слова, превосходно знающий жизнь и быт своего народа. Психологически тонко, поэтично, взволнованно, словно заново переживая и осмысливая недавнее прошлое, автор сумел на фоне больших исторических событий передать сложность человеческих отношений, напряженность духовной жизни героев.

Иван Павлович Мележ

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза
Пестрые письма
Пестрые письма

Самое полное и прекрасно изданное собрание сочинений Михаила Ефграфовича Салтыкова — Щедрина, гениального художника и мыслителя, блестящего публициста и литературного критика, талантливого журналиста, одного из самых ярких деятелей русского освободительного движения.Его дар — явление редчайшее. трудно представить себе классическую русскую литературу без Салтыкова — Щедрина.Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова — Щедрина, осуществляется с учетом новейших достижений щедриноведения.Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.В шестнадцатый том (книга первая) вошли сказки и цикл "Пестрые письма".

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин

Публицистика / Проза / Русская классическая проза / Документальное
Письма о провинции
Письма о провинции

Самое полное и прекрасно изданное собрание сочинений Михаила Ефграфовича Салтыкова — Щедрина, гениального художника и мыслителя, блестящего публициста и литературного критика, талантливого журналиста, одного из самых ярких деятелей русского освободительного движения.Его дар — явление редчайшее. трудно представить себе классическую русскую литературу без Салтыкова — Щедрина.Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова — Щедрина, осуществляется с учетом новейших достижений щедриноведения.Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.В седьмой том вошли произведения под общим названием: "Признаки времени", "Письма о провинции", "Для детей", "Сатира из "Искры"", "Итоги".

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин

Публицистика / Проза / Русская классическая проза / Документальное