Черным матовым блеском отсвечивали доспехи рыцаря, что мощными, широко расставленными ногами упирался в щербатый камень бастиона. Он стоял там, на самой верхушке стены молчаливый, но чу, разве это гудение ветра? Не его ли, твердый и сильный, голос нескончаемо тянет эту первобытную песню?
Глаза его закрыты, волосы развеваются, сплетаясь и расплетаясь подобно волосам легендарных Медуз, лико неподвижно, он смотрит внутрь себя, но сознание его, подобное чудесному зеркалу, отражает в себе все, что делается в спящем мире. Видит он, как в самый ясный день, и зубцы крепости, и ров и мост, что ведет к роще, и гонца, мчащегося во весь опор. А дальше леса и холмы, озера и скалы, он проникает взглядом и в спящий город, скользит вдоль узких улочек и, охватывая собой все и вся: дома и лавочки, ночные дозоры, дремлющие у городских ворот, кавалеров, храпящих в обнимку со шлюхами, иезуитов и книжников, вельмож и богатых купцов, сундуки скупцов, галеры, подвалы, флюгера, дружно поворачивающиеся на остроконечных башнях, чувствует запах рыбы, кислый запах вина, запах прелого сена на конюшнях, проникает даже в обрывки снов, мимолетных, несбыточных, бредовых, жестоких...
Видит он и Маркграфа, при свечах читающего книгу, видит, как по лицу его блуждают причудливые тени, отчего тот становится похожим то на женщину, то на услужливого лавочника, то на хирурга во время операции, то на актера в сцене появления Смерти, то на восковую маску.
А Маркграф сидел перед Книгой Судеб и, дрожа мелкой нервной дрожью, читал: "Во все концы края проникал внутренний взор Черного Рыцаря. Глаза его были закрыты, но дух его был зорок и проникал к дальним скалистым морским портам, и в будуары неверных жен, и в тайный чертог Маркграфа, где злодей читает свою тайную книгу, замышляя кровавые дела..."
И видел Черный Рыцарь, как дрожал Маркграф, кутаясь в пурпурный плащ, но не смог бы согреться он и на праведном костре, внутренний страшный холод Смерти мучил властелина.
И проникал Черный Рыцарь в заботы бродячих актеров, и в бред больного герцога Гуэнского, и в келью епископа, где тот молился за своего мирского брата.
Только одного не мог видеть Черный Рыцарь внутренним взглядом, того, что увидел бы, стоило ему хоть на миг приоткрыть отяжелевшие веки. Мимо его угрюмого замка, в вышине, на фоне звезд и облаков шествовал Казимир Магат - Повелитель Мира. Шествовал своей неторопливой походкой, где каждый шаг был с милю, отодвигая рукой встречные редкие облака, молчаливо-задумчивый, но с ясным лицом. Черный звездный плащ его развевался по ветру и края его сливались со звездным небом, терялись в нем, и казалось, что само небо наброшено на его плечи.
Он смотрел сверху на замок Черного Рыцаря, на него самого, и тень усмешки кривила его губы. "Ах, хитрец, ты разгадал замысел Бога, положившего на другую чашу весов Дьявола, чтобы все в мире шло своим чередом. В твоей шкатулке есть тот же секрет, но что в ней есть еще?..."
Прокричала лесная птица, протяжно и резко, переполошив соседей, те вспорхнули со своих мест, и тяжелым хлопаньем крыльев наполнился лес. Серая в свете луны тень коня с приникшим к нему всадником промелькнула меж черной сети ветвей, неслышно, как призрак, явились они вдруг на опушке леса, и седок поднялся в стременах, всматриваясь в гребень высокой крепостной стены и ища на ней Вечного Стража. Избавитель, неразлучный со своим пламенно-разящим Боярдом, стоял на извечном своем месте, но взгляд гонца не сразу распознал его, угловатый панцирь сливался с зубцами, только блеск меча в свете луны да свечение гривы седых волос указали ему место, где стоял Черный Рыцарь.
Ущербная луна словно бы плыла, прорезая иссиня-черные гряды облаков, и бездна, разверзшаяся над миром, казалась в ее призрачно-серебристом свете просто холстом, что висит на заднике сцены, когда актеры играют Ночь.
Глава X
Оставшись один, Илья долго сидел неподвижно. Мысль о том, что отыскался Соединитель, засела в нем, как заноза.
"Все знают, что Я не могу больше выйти на трассу, и Элефант знает, - думал Космический Охотник, - вроде бы у магистра нет никакой логики - "не может, но должен" - такова его формула.
Должен, должен... Страх мешает ему, значит, надо отказаться от страха. Страх бережет его драгоценную жизнь, значит, надо отказаться от жизни. Стремиться к тому, от чего бежал..."