Читаем Потаенные ландшафты разума полностью

Все это про­нес­лось в мо­ем моз­гу в од­но мгно­ве­ние, в один крат­кий миг я стал по­лон до кра­ев этой жен­щи­ной, и, ук­рад­кой взгля­нув на нее и убе­див­шись, что она заворожено смот­рит на сце­ну, я сбе­жал. Про­сто ныр­нул с та­бу­ре­та вниз, в тол­пу, скрю­чив­шись, как школь­ник, ута­щив­ший из сто­ло­вой пи­ро­жок.

Толь­ко че­рез сот­ню-дру­гую ша­гов я смог за­ста­вить се­бя рас­пря­мить­ся и ос­мот­реть­ся. Ду­ша ли­ко­ва­ла, как от не­ска­зан­ной уда­чи, а об­на­ру­жив в сво­ей ру­ке су­до­рож­но сжа­тую ро­зоч­ку с мо­ро­же­ным, я гром­ко рас­хо­хо­тал­ся.

Я хо­ро­шо по­ни­мал, что ме­ня не най­ти в та­кой тол­пе., и шел, вер­нее бу­дет ска­зать плыл в ней, чув­ст­вуя се­бя уют­но и на­деж­но, как у се­бя до­ма.

Ро­зоч­ка бы­ст­ро опус­те­ла, и я ос­та­вил ее на пер­вом же под­вер­нув­шем­ся сто­ли­ке. Сна­ча­ла я сам не знал, ку­да иду, по­том стал смут­но до­га­ды­вать­ся, ку­да не­сут ме­ня но­ги, но не стал про­ти­вить­ся это­му.

Я шел ту­да, к ска­лам. Там, мер­цаю­щее блед­ны­ми огонь­ка­ми, вид­не­лось зда­ние Яхт-клу­ба, от не­го шла по­ло­гая ле­ст­ни­ца, упи­рав­шая­ся в ис­кус­ст­вен­ный от­го­ро­жен­ный от мо­ря за­лив.



Гла­ва IV


Я на ощупь на­шел зна­ко­мое ме­сто, про­лез под пе­ри­ла и, упи­ра­ясь го­лы­ми сту­пе­ня­ми в зна­ко­мые вы­бои­ны, спус­тил­ся по об­ли­цо­ван­ной гру­бым кам­нем сте­не с па­рад­ной на­бе­реж­ной на уз­кую по­лос­ку пля­жа.

Мол был со­всем ря­дом. Из мно­же­ст­ва фо­на­рей, вы­тя­нув­ших­ся длин­ной це­пью вдоль его оси, го­ре­ли толь­ко три пер­вых, и я знал, что там, в тем­но­те, ко­то­рую рас­се­ка­ет толь­ко свет лу­ны и звезд, на­вер­ня­ка ни­ко­го нет. Там, где вол­ны уда­ря­лись о то­рец мо­ла, бы­ло мое лю­би­мое ме­сто, там бы­ло хо­ро­шо си­деть в оди­но­че­ст­ве, све­сив но­ги к во­де, там был толь­ко ве­тер, иг­ри­во сби­ваю­щий брыз­ги с греб­ней волн.

Сле­ва и спра­ва от ме­ня сто­ял час­то­кол мачт, впе­ре­ди же бы­ло мо­ре...

Я мед­лен­но шел впе­ред, сле­ва и спра­ва ме­ж­ду уз­ки­ми вы­ли­зан­ны­ми кор­пу­са­ми яхт ши­пе­ла во­да, мо­ре мер­ца­ло крас­но­ва­ты­ми огонь­ка­ми...

Стран­но, но там, впе­ре­ди, в кон­це пир­са кто-то уже си­дел и ло­вил ры­бу. Ед­ва раз­ли­чи­мый си­лу­эт на фо­не ис­си­ня-чер­но­го мер­цаю­ще­го мо­ря. Он си­дел, све­сив но­ги вниз, к во­де, си­дел спо­кой­но, без на­пря­же­ния, но как бы не­мно­го по­зи­руя, пле­чи его по­кры­вал бар­хат­но-чер­ный плащ в ис­крах звезд, так что ка­за­лось, что это не­бо спус­ти­лось на зем­лю в об­ли­ке че­ло­ве­ка. Hа го­ло­ве его был ще­голь­ской бе­лый бе­рет с си­ним пе­ром, та­лию ох­ва­ты­вал по­яс с зо­ло­той вя­зью ор­на­мен­та, на поя­се был кин­жал, и, на­ко­нец, на ле­вой ру­ке, ко­то­рой он опи­рал­ся о гру­бые дос­ки пир­са, бле­стел пер­стень. Я еще не ви­дел его ли­ца, да мне и не нуж­но бы­ло его ви­деть. Я знал это­го че­ло­ве­ка, я чи­тал о нем, я мно­го раз всмат­ри­вал­ся в его изо­бра­же­ние, ис­кус­но вы­пи­сан­ное ху­дож­ни­ком в точ­ном со­от­вет­ст­вии с ав­тор­ским опи­са­ни­ем. Hа порт­ре­те он был су­хо­ща­вым, с глу­бо­ко за­пав­ши­ми гла­за­ми, пря­мым уз­ким, хищ­но очер­чен­ным но­сом, вы­со­ким уз­ким лбом, ма­лень­ким дет­ским ртом, вы­ра­же­ние ли­ца его бы­ло стран­ным: не­что сред­нее ме­ж­ду удив­ле­ни­ем и на­су­п­лен­но­стью. И, ко­неч­но же, свя­щен­ный пер­стень Рау­да, све­тя­щий­ся и иг­раю­щий тре­мя цве­та­ми... Да, это был он, тво­ре­ние Вик­то­ра Май­кель­со­на, - Ка­зи­мир Ма­гат.

Слов­но бы ус­лы­шав свое имя, он по­вер­нул­ся и ти­хо ска­зал:

 - Здрав­ст­вуй, Маэ­ст­ро. От это­го име­ни мир дрог­нул, за­вер­тел­ся пе­ре­до мною юлой, по­плыл, за­ка­чал­ся, яро­ст­ным вих­рем на­ле­те­ло от­резв­ле­ние, и я вспом­нил все: го­род, ин­сти­тут, ли­ца со­курс­ни­ков, ед­кий пот тре­ни­ро­вок, ут­рен­ний чай с не­пре­мен­ны­ми бу­тер­бро­да­ми, ма­ма, пы­таю­щая­ся за­гля­нуть в гла­за, на­кло­нив го­ло­ву, стан­ции мет­ро, ма­га­зи­ны, се­рое в пе­ле­не об­ла­ков не­бо, ма­ма­ши, вы­гу­ли­ваю­щие во дво­ре де­ти­шек, ли­хие мо­лод­цы в чер­ных ко­жан­ках на яро­ст­но вою­щих мо­то­цик­лах, оче­ре­ди, тет­ра­ди с во­ро­хом фор­мул и фор­му­ли­ро­вок, жар­кие при­сту­пы ноч­но­го оди­но­че­ст­ва, бод­рый го­лос дик­то­ра ра­дио, на­гре­тый солн­цем пар­кет, шер­ша­вые ко­реш­ки книг, мут­ное зер­ка­ло, те­ле­ви­зор с его не­пре­мен­ным "ува­жае­мые то­ва­ри­щи" и "пе­ре­да­чу для вас под­го­то­ви­ли", ма­дон­ны, в пе­чаль­ной ску­ке взи­раю­щие на по­се­ти­те­лей с кар­тин, ко­ман­да ста­рос­ты груп­пы "рав­няйсь" на за­ня­ти­ях по во­ен­ной под­го­тов­ке и его верноподданнические вы­муш­тро­ван­ные дви­же­ния, сло­ва Син­дба­да: "зря не по­спе­шим", раз­бив­ка трас­сы в чер­те­жах, пла­нах, ви­дах, циф­рах, - и еще сот­ни и ты­ся­чи об­ра­зов хлы­ну­ли на ме­ня слов­но бы че­рез раз­вер­стые во­ро­та шлю­за. Маэ­ст­ро. Да, так зва­ли ме­ня дру­зья.

Я оч­нул­ся, ле­жа на по­лу, и от­крыл гла­за, при­го­то­вив­шись к уда­ру. Hе знаю, как дру­гим, но мне воз­вра­ще­ние в ре­аль­ный мир бьет по нер­вам так, что хо­чет­ся взвыть.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дыхание грозы
Дыхание грозы

Иван Павлович Мележ — талантливый белорусский писатель Его книги, в частности роман "Минское направление", неоднократно издавались на русском языке. Писатель ярко отобразил в них подвиги советских людей в годы Великой Отечественной войны и трудовые послевоенные будни.Романы "Люди на болоте" и "Дыхание грозы" посвящены людям белорусской деревни 20 — 30-х годов. Это было время подготовки "великого перелома" решительного перехода трудового крестьянства к строительству новых, социалистических форм жизни Повествуя о судьбах жителей глухой полесской деревни Курени, писатель с большой реалистической силой рисует картины крестьянского труда, острую социальную борьбу того времени.Иван Мележ — художник слова, превосходно знающий жизнь и быт своего народа. Психологически тонко, поэтично, взволнованно, словно заново переживая и осмысливая недавнее прошлое, автор сумел на фоне больших исторических событий передать сложность человеческих отношений, напряженность духовной жизни героев.

Иван Павлович Мележ

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза
Пестрые письма
Пестрые письма

Самое полное и прекрасно изданное собрание сочинений Михаила Ефграфовича Салтыкова — Щедрина, гениального художника и мыслителя, блестящего публициста и литературного критика, талантливого журналиста, одного из самых ярких деятелей русского освободительного движения.Его дар — явление редчайшее. трудно представить себе классическую русскую литературу без Салтыкова — Щедрина.Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова — Щедрина, осуществляется с учетом новейших достижений щедриноведения.Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.В шестнадцатый том (книга первая) вошли сказки и цикл "Пестрые письма".

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин

Публицистика / Проза / Русская классическая проза / Документальное
Письма о провинции
Письма о провинции

Самое полное и прекрасно изданное собрание сочинений Михаила Ефграфовича Салтыкова — Щедрина, гениального художника и мыслителя, блестящего публициста и литературного критика, талантливого журналиста, одного из самых ярких деятелей русского освободительного движения.Его дар — явление редчайшее. трудно представить себе классическую русскую литературу без Салтыкова — Щедрина.Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова — Щедрина, осуществляется с учетом новейших достижений щедриноведения.Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.В седьмой том вошли произведения под общим названием: "Признаки времени", "Письма о провинции", "Для детей", "Сатира из "Искры"", "Итоги".

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин

Публицистика / Проза / Русская классическая проза / Документальное