Потаённые страницы истории западной философии

Но Мартин Хайдеггер не физик; он полагает, что анализ античного «бытия» способен внести свою лепту в построение «картины мира». Как опытный оратор, в начале своего доклада Хайдеггер делает предупреждение: его мысли так же трудно понимать как уравнения квантовой механики или абстрактные произведения поэтов и художников. Согласимся: замечательное представление себя публике. Далее идет погружение аудитории в античную терминологию: всё существующее будет называться «сущим», а факт существования сущего будет выражаться термином «бытие». Например, Сократ – сущее, Сократ есть – бытие. В обычной жизни и в классической науке сущее и бытие не различаются, однако «попытка мыслить бытие без сущего становится необходимой» [Хайдеггер, 1993, с. 391]. Цель доклада обозначена по аналогии с улыбкой чеширского кота: бытие без сущего, – трудная тема.

Далее маэстро приступает к делу. «Что дает повод назвать рядом время и бытие?» – обращается он к аудитории, которая уже озадачена этим вопросом и терзается страхом остаться с вопросом наедине. Но нет, маэстро готов рассеять все сомнения. Для начала ему надо чуть подправить смысл бытия: «Бытие от раннего начала западноевропейской мысли до сего дня значит то же, что присутствие» [Хайдеггер 1993, с. 392]. Замечательно, не так ли? Бытие равно присутствие. Правда, такого отождествления бытия и присутствия никогда не было в истории западной мысли, но одно действительно не исключает другого. Зачем Хайдеггер так категорично их отождествляет, становится ясным, когда он в присутствии обнаруживает время: прошлое и будущее отсутствуют, а настоящее присутствует. Конкретная драма абстрактных идей уже намечена автором. Если настоящее как время наличествует в присутствии бытия, то возникает вопрос: прошлое и будущее в отношении бытия тоже являются присутствующими?

Вопрос коварен; Хайдеггер обходит трудности введением различия «потаенно присутствующего» и «непотаенно присутствующего». Настоящее время непотаенно присутствует в бытии, а прошлое с будущим потаенно. Логично, даже тавтологично. Но на сцену, меж тем, незаметно выведены два новых персонажа: потаённое и непотаённое. Труппа абстрактных персонажей почти вся в сборе и готовится к постановке «Божественной комедии»; занавес раскрыт.

На пустую сцену выходит Парменид с монологом: «εστι γαρ ειναι» («есть, собственно, бытие»). Затем на сцене появляется двойник Парменида в лице Хайдеггера, который переводит бытие как присутствие. Вновь повисает вопрос, каким образом прошлое и будущее присутствуют в бытии. Следует короткий монолог Хайдеггера о времени под названием «Оно нам неведомо» [Хайдеггер 1993, с. 396], в силу чего прошлое и будущее присутствуют в бытии, только с каким-то «недостатком присутствия» [Хайдеггер 1993, с.397]. Удивительное откровение поражает зрителей своей простотой.

На самом деле докладчик не оговорился. Разве отсутствие не может само выступать в роли присутствия? Например, отсутствие болезни означает присутствие здоровья. Не таким ли образом присутствие одного из трех видов времени обусловлено отсутствием двух других? Этот вопрос – ключ к картине мира, которую строит Хайдеггер. «Эта взаимная игра – пишет он, – оказывается особенным, в собственном времени разыгравшимся протяжением, т.е. как бы четвертым измерением…Собственно время четырехмерно» [Хайдеггер 1993, с. 400]. Выражение «четвертое измерение» скорее дань популизму, отсюда «как бы», но мысль выражена конкретно: то, что является временем «на самом деле», за пределами настоящего, прошедшего и будущего.

Так называемое сущее (мир вещей) существует в прошлом, настоящем и будущем, но временем является ни то, ни другое, ни третье – только их взаимная игра в присутствие-отсутствие, которая и фиксируется «бытием». В этой логике тезис Зенона из Элеи «движения нет» однозначно верен: движение есть иллюзия на основе присутствия-отсутствия. Двигаться в действительности означает попеременно отсутствовать в точке присутствия и, затем, присутствовать в точке отсутствия. Так возникает иллюзия непрерывности дискретного.

Целью хайдеггеровского доклада является не апология Парменида и Зенона сама по себе, а изменение картины мира. В докладе не случайно появляется фигура человека: три формы времени ведомы только ему, с ним и возможна игра. Игра состоит в том, что мыслящий человек никогда не знает, в какую эпоху он живет. Как сущее, он в одной эпохе, как бытие, в другой. Или присутствует попеременно, а, может, и одновременно. Игра в три формы времени чем-то напоминает игру в наперстки. Тогда и появляется представление об истине как «непотаенности» в «просвете бытия». Настоящее время «не есть»: оно «имеет место» в качестве исчезнувшего «былого». Прошлое и будущее присутствуют в настоящем своим отсутствием. Они, конечно, есть – в потаенности бытия. Когда в кабинете грозного начальника никого нет, это не значит, что там никого нет: там есть отсутствие присутствия начальника, причем, не менее грозное.