Микроскопические разделы трактата «Человек играющий», посвященные танцу и музыке, явно дают понять, что серьёзная критика концепции Й. Хейзинги просто не уместна. Трактат Й. Хейзинги не имеет отношения ни к философии, ни к культурологии, ни к науке вообще. Это блестящий образец классической риторики, посвященной хвалебной речи Игре. Так писал Горгий в «Похвале Елене», Цицерон «В защиту Марка Целия Руфа», Лукиан в «Похвале родине», Эразм Роттердамский в «Похвале Глупости». В классической риторике речи «за» и «против» не пишутся в жанре диалога, раздумий, сомнений. Патетика речи искусственно подогревается абсолютной уверенностью в своей правоте, без тени сомнения – такова техника организации речи в риторических произведениях. Если бы Й.Хейзинга в качестве названия своему трактату взял фразу «Похвальное слово Игре», то степень мистификации с его стороны снизилась бы до уместных – литературных – пределов. Однако Й.Хейзинга претендовал, причем без достаточных оснований, на большее, и это стало реальностью на многие десятилетия благодаря странной любви образованной публики к авторитетным мистификациям в форме «воли к власти», «экзистенции», «методологии науки», «общественно-экономических формаций», – призванным проложить новый путь человечества к светлому будущему. Поэтому не исключено, что и Й. Хейзинга мистифицировал игру из благородных побуждений: как путь человечества к новому образу жизни. Однако в реальности «массовой культуры» «воля к игре» и интенция к «игровой общественной формации» обернулись игровым сбросом «десяти заповедей», снятием серьёзных табу с сексуальности, мошенничеством в демократии и декадансом в искусстве. Театр все-таки стал господином над искусством, а театр абсурда стал господином над современной европейской цивилизацией, – и произошло это не без мистификации игры со стороны Й. Хейзинги.
Анти-Пирс: критика абстрактной семиотики
В гуманитарной среде кто не слышал о семиотике? Между тем, такой
Древнейшая история знаков уходит в охотничий промысел: все животные оставляют знаки своего пребывания. Охотники по знакам делают верные выводы. В земледельческой цивилизации знаки «работают» уже не так непосредственно. Знаки хорошего или плохого урожая не настолько достоверны, как следы на земле, приходиться гадать. При гадании любой знак обращается в символ: требуется интерпретация.
С античности начинаются попытки вернуть знаковым формам познания достоверность. Первой на этот путь вступает медицина. Уже Гиппократ ставит вопрос о познании процессов внутри организма по внешним признакам (симптомам). Задачи диагностики приводят к первым теоретическим выводам: знаки следует разделять на естественные и условные. Медицина должна учитывать естественные знаки и должна избегать смешения условных знаков с безусловными (естественными). Опора в диагнозе на естественные знаки привела Гиппократа к методу физиогномики. Греческое слово «гнома» означала маленькую, но значимую примету, которая при заключении диагноза играет роль решающей улики. Приметливый на улики врач будет знатоком особого рода – гномоном. В термине «физиогномика» особо оговаривается, что гномы имеют природное, физическое происхождение.
Античность не игнорировала и условные знаки, среди которых самыми занятными были знаки письменности, включая арсенал математики. Условные знаки тоже могут однозначно соответствовать реальности. Однако, наглядность относительно соответствия реальности быстро теряется по мере абстрагирования. Например, знак «плюс» (объединение) в математике еще нагляден при предметном представлении, но адекватная замена суммирования умножением делает знак «умножение» не наглядным. Аналогичным образом возведение в третью степень еще наглядно (при представлении объема), но более высокие степени теряют всякую наглядность.