А.Ф. Лосев очень точно обозначил метод философствования Аристотеля как «общехудожественный» [Лосев, 2014, с. 6]. В равной мере это касается понимания связки вещь-слово. Но именно такое понимание в истории философии отсутствовало. Между тем, Аристотель восстановил связь слова и вещи не через традиционную мистику или «теорию знаков», а посредством «эстетического созерцания» вещей, уподобленных экспонатам выставки. Если бы аналогия с выставкой существовала в тексте «Категорий», весь трактат не вызывал бы веками столько кривотолков.
Разворот Сенеки от Платона к Аристотелю: Совесть и вкус
«
В мировых религиях есть особое понятие «совести». Мировые религии – религии совестливые. Религиозная нравственность опирается на понятие совести, обращена к совести, призывает к совести. Однако, было бы не верным считать, что исторически феномен совести обусловлен религией. Так, например, в христианском вероучении понятие «совесть» (др.-гр. συνειδησις – «син-эйдэсис»; лат. con-scientia) непосредственно появляется под философским влиянием стоицизма Сенеки. И философия стоиков, и непосредственно личное творчество Луция Аннея Сенеки (4 г. до н.э. – 65 г. н.э. ) внесли свой вклад в христианскую доктрину, переводя агитационную риторику «сердечности» в понятийно-юридическое русло «совести».
В свое время Сенека в многочисленных этико-педагогических «письмах» столкнулся с проблемой «нормы»: можно ли вообще говорить о том, что «нормально» в человеческом поведении, а что нет, – тем более в контексте «относительности норм». При античной демократии Эллады и Рима за людьми признается право на частные интересы, но не право на формулировку своих частных «норм», поэтому формулировка «относительности норм» невозможна, это оксюморон. Норма по понятиям античности не может быть относительной; она появляется и существует именно как предел и преодоление всякой относительности. Норма, это вердикт, догма – то есть знание, которому умный человек не будет противиться как, например, знакам дорожного движения при вождении автомобиля.
В республиканский период античности существовало всесильное понятие, ныне не имеющее какой-либо силы, которое называлось «канон», в первоначальном значении инструментального «лекала». Греческое «канон» отчасти сродни «эйдосу», но акцент сделан не на визуальность, а на телесную тактильность. Лекало для портного или строителя служит не столько образцом, сколько «руководством» в буквальном смысле слова. Мастер руками обводит по лекалу нужную деталь, причем почти механически, а получается идеально и образцово, по «идее» и «эйдосу», «по образу и подобию». В том и состоит культурная значимость «канона». Народ полисной демократии не только работы выполнял по лекалу, но жил, творил, отдыхал, рожал «по канону». Пожалуй, главная особенность всей античной культуры – ее строгая каноничность во всем, от музыки и архитектуры до кулинарии, мифологии и гигиены. В «каноне» изначально пересекаются два понятия, позднее выделившиеся из него и разошедшиеся по разным сторонам, о которых далее пойдет речь – это совесть и вкус.