Потаённые страницы истории западной философии

История философии знает множество интерпретаций категорий: роды бытия, универсалии, интенции, предикаменты, трансценденталии. Самой неудачной оказалась трактовка категорий посредством «общих понятий» и «универсалий», заданная Порфирием (234–303 вв.), поддержанная Боэцием (480–524 вв.) и существующая до настоящего времени. Но категории Аристотеля – не понятия, это принципиально. Что касается изобретенного в средние века университетскими схоластами термина «трансценденталии», он по отношению к Аристотелю в определенной степени уместен. В этом одна из причин того, почему Аристотель категории так странно именовал: «где», «когда», «сколько». Категории определяют рассказы о вещи, но сами они «по ту сторону» этих рассказов. Поясню одним забавным филологическим примером. Моя дочка трёх лет задала вопрос: «Что рисуют все дети?» Взрослые стали перечислять: солнышко, маму, домик, человечков, – никто не мог угадать. Наконец, ребёнок дал свой ответ: «Картинки. Все дети рисуют картинки». В данном примере «картинка» есть типичная «трансценденталия» в отношении любого рисунка. Точно таким образом, например, категория «где», – это «картинка», а в картинке может быть всё, что угодно.

Что касается «тонуса» и «интенций», то стоики, стремясь держаться оригинала, стали объединять «тонос» и «логос» (у Аристотеля: вещь и слово в их «переплетении», – как выражался М. Фуко в аналогичном случае). Это обстоятельство со временем привело к мистификации слова-логоса возведением в теургическое начало. В итоге римские стоики, переходя в христианство, изобрели формулу «в начале было слово, и слово было у бога, и слово было бог». Этот тезис полностью соответствует аристотелевской категории «сущность» в её единстве слова и вещи. Апологеты христианства со своим юридическим и риторическим образованием знали толк в философии не только Платона, но и Аристотеля.

Трактат «Категории» вполне можно назвать «манифестом аристотелевской философии» – это даже не будет новостью. Аристотель сам на него неоднократно ссылался в самых разных своих работах с неизменным пиететом. От этого, правда, трактат не становился яснее. Препятствием к пониманию Аристотеля служило привычное отождествление слова со знаком и, как следствие, игнорирование «сказанного» – основы всей метафизики и, отчасти, логики в трудах Аристотеля.

Аристотель с гордостью признавался, что учение о силлогизме – его личная заслуга, и до него ничего подобного не было. Конечно, на бытовом уровне логическое мышление уже существовало, индукция и дедукция присутствовали. Но от бытовых умений до теории ещё далеко. Как говорил изобретатель нотного стана и нотной письменности монах Гвидо Аретинский, человек, который играет на музыкальном инструменте, не понимая того, что делает, зовется скотом, а не музыкантом. Мольер тоже не забыл высмеять своего персонажа, который не знал, что говорит «прозой». До Аристотеля теоретическое понимание «понятия» в отличие от слова уже было: определение понятия (Сократ), деление понятий (Платон). Возникает вопрос: почему логическая мысль остановилась на «диэресисе» Платона? А по факту, она остановилась. Искусство спора или диалога по принципу «с одной стороны, с другой стороны» вырождалось в интеллектуальные «беседы» и знаменательные софизмы. Логику (аналитику) Аристотелю пришлось начинать вроде как «с нуля».

И этот условный «нуль» зафиксирован. В «Органоне», в последних шести главах «Категорий», которые позднее стали называть «пост-предикаментами» в противопоставлении категориям (предикаментам). Примечательно, что именно это обстоятельство постоянно игнорировалось. Например, известно нелестное высказывание А.О. Маковельского о «Категориях», и особенно о пост-предикаментах: «… «Категории» – сочинение, которое не всеми исследователями признаётся подлинным ввиду близости развиваемого там учения взглядам Платона в диалоге «Тимей». В этом сочинении позднейшими вставками являются главы 10–15, где излагается учение о постпредикаментах; К. Прантль сочинение «Категории» считал подложным». [Маковельский, 1967, с. 89]. Подобная точка зрения высказывалась неоднократно на протяжении двух тысяч лет и свидетельствует о неистребимом желании понимать Аристотеля, исходя из некоего «учебника логики». Между тем, подход должен быть обратным.