Потайные двери Москвы. Старинные особняки и их истории. Почему князь украл бриллианты жены, для чего крепостным актерам секретная лестница, какой дворец ненавидела Екатерина Вторая

Парадные комнаты тянутся анфиладой по кругу. Мы попадаем в Белый зал с зеркалами в золоченых багетах. Недалеко от двери потолок опирается на две колонны с полукруглыми арками. На Рождество, Пасху и в день именин хозяина дома, пятого декабря, здесь устраивали великолепные приемы. В центре зала ставили большой стол с закусками и винами, а после подавали горячие блюда. Гости пировали, пели, танцевали и не догадывались, что в семье давно наступил разлад, что супруги вели две параллельные жизни, а в доме было так просторно, что они и не пересекались.

«Из всех артистических браков, мне известных, этот – самый странный <…> до непостижимости! «Вода и камень, лед и пламень» не столь различны меж собой своей взаимной разнотой, как разны были эти два существа», – писал журналист Александр Амфитеатров. Он сблизился с Николаем Шубинским, когда был московским фельетонистом газеты «Новое время» и через дружбу с адвокатом добывал ценную информацию. Супруги действительно были непохожи друг на друга и вращались в разных кругах. Жена – большая домоседка, муж – настоящий русский барин и светский человек.

Разным было и их происхождение: прадед Ермоловой – крепостной крестьянин, Шубинские – тверские дворяне. В молодости актриса влюбилась в своего ровесника, талантливого и остроумного выпускника юридического факультета. Он был для нее авторитетом и наставником. Они поженились, но чувства обоих со временем охладели. Адвокат крутил романы, артистка в тридцать два года встретила новую любовь, профессора Константина Павлинова, но не ушла из семьи ради восьмилетней дочери. «Я – не любимая отцом, любимая, но далекая от матери – вертелась между ними обоими, – признавалась Маргарита. – И ничего не могло быть печальнее, чем наша общая жизнь во имя долга».

Мы покидаем Белый зал и переходим в Желтую гостиную – ее стены покрывает золотистый штоф, отсюда и название. В углу стоят часы в форме изящного резного домика с музыкальной шкатулкой – их Николай Шубинский привез из Швейцарии. В следующей комнате, в кабинете Марии Ермоловой, мы видим еще одни оригинальные часы – каминные, со статуэткой Жанны д’Арк, любимой роли актрисы. Она играла Орлеанскую деву девятнадцать лет и собирала изображения своей героини: открытки, книги с иллюстрациями, скульптуры. Мы идем дальше, мимо «канцелярии» Николая Шубинского в его кабинет. Здесь он принимал гостей и репетировал речи у конторки с зеркалом. Их потом обсуждали в гостиных и на страницах газет.

Шубинский был фигурой «сам по себе», а не только «мужем знаменитости», как писал Александр Амфитеатров. По его словам, адвокату следовало родиться на сорок лет раньше, в эпоху Печорина. Типичный сноб рокового типа, Шубинский пытался казаться хуже, чем был на самом деле. В начале XX века он занялся политикой – стал депутатом Государственной думы от партии октябристов, а поэтому после революции эмигрировал, и их пути с Марией Ермоловой окончательно разошлись. «Во всем плохом и хорошем я истинная дочь Москвы», – говорила артистка. Она осталась жить в доме на Тверском бульваре, даже когда в нем сделали коммуналки, а ей выделили всего две комнаты.

Мы поднимаемся на третий этаж, проходим большую столовую и оказываемся в Зеленой гостиной с роялем и уютной козеткой, диванчиком для двоих, у печи. Здесь и в соседней спальне актриса проводила последние дни. Ее лечащим врачом был тот самый Константин Павлинов. Он навещал Марию Ермолову практически каждый день до ее смерти в 1928 году. Татьяна Щепкина-Куперник называла артистку «великой молчальницей», замкнутой и закрытой. Чем дольше человек общался с Марией Ермоловой, тем сложнее и недоступнее для него становился внутренний мир актрисы. Надеюсь, нам с вами удалось перенестись в XIX век, заглянуть за кулисы ермоловского дома и узнать о том, что тщательно скрывали от гостей.

История четвертая Особняк Бориса Святополк-Четвертинского

«Для мужчин на челе этой Надежды была всегда надпись Дантова ада: «Оставь надежду навсегда»» – так говорил мемуарист Филипп Вигель о жене князя Бориса Святополк-Четвертинского. По его словам, князь был красавцем, опасным для мужей, страшным для неприятелей, обвешанным крестами, добытыми в сражениях с французами. Он долго волновал женские сердца, пока наконец сам не влюбился в княжну Надежду Гагарину, сестру Веры, жены Петра Вяземского, у которого мы были в гостях в усадьбе Остафьево. «Кто кого более любил, муж или жена? Право, сказать не могу», – вспоминал Филипп Вигель о Надежде и Борисе Святополк-Четвертинских. А вот о браке их внука, тоже Бориса, современники отзывались не без иронии.