Потайные двери Москвы. Старинные особняки и их истории. Почему князь украл бриллианты жены, для чего крепостным актерам секретная лестница, какой дворец ненавидела Екатерина Вторая

А мы возвращаемся к «египетскому» вестибюлю и идем прямо в столовую – ее архитектор оформил по моде того времени в русском стиле. Стены и потолок будто покрывает ажурная резьба по дереву. На дверных порталах горделиво вытягивают клювы диковинные птицы. Но дотроньтесь до этого деревянного кружева, и вы тут же обнаружите, что это обманка – декор столовой сделали из гипса, так что перед нами искусная лепнина, а нарядную печь раскрасили под изразцы. Давайте потянем ручку заслонки с грифоном – на самом деле это сейф.

«Посредине стола на длинных серебряных блюдах лежали розовые рыбы, семга и лососина, сбоку – сверкающий хрустальный жбан со свежей икрой. На другом конце стола – огромный окорок и красные лангусты, – писала Маргарита Морозова. – Его обеды были всегда лучшими из всех, на которых мне пришлось когда-либо бывать». Сам Алексей Морозов вспоминал, что после «закала в детстве» легко переносил самые тяжелые блюда. Правда, ел он немного, держал форму и больше любил угощать гостей.

Рядом с большой столовой – малая с оригинальными конусами на потолке. А напротив – белая мраморная лестница, творение Михаила Чичагова.

Она нас ведет в холл на втором этаже с помпеянскими росписями, то есть с отсылками к древнеримской архитектуре. Грифоны с женским лицом, львиным хвостом и орлиными крыльями держат на голове вазы с цветами, рядом щебечут райские птицы и шипят друг на друга лебеди. Холл выходит на балкон – это излюбленный прием архитектора Михаила Чичагова. С трех сторон его окружают три гостиные. В одной – голубые стены, пилястры, то есть полуколонны, и камин с зеркалом напротив входа, в другой – изящная лепнина с розами и ракушками, в третьей – гирлянды с музыкальными инструментами. Викула Морозов в этих парадных залах встречал гостей, а его сын поставил витрины с фарфором и иконами.

Ради своей коллекции Алексей Морозов остался в России после революции. Он добился, чтобы особняк взяли под охрану и открыли в нем музей, а сам принялся описывать свое собрание. «В каком-то летнем желтоватом пальто, но все такой же аккуратный, чистенький, в паричке, с мягкими шагами (всегда носил мягкие башмаки), с ласковым голосом, и по-прежнему Алексей Викулович радушно встречал посетителя, особенно знакомого раньше, и с увлечением истого собирателя показывал новые поступления», – вспоминал архитектор Илья Бондаренко.

В 20-е годы Морозова выселили в скромную комнату на Покровке, а его коллекцию разделили и отправили в разные музеи. В 1934 году он возвращался пешком из усадьбы Кусково, где работал в Музее фарфора, простудился и умер от воспаления легких. «Жизнь коротка, искусство вечно», – эту фразу на латинице мы читаем в книге у гнома в готическом кабинете Алексея Морозова. И этот особняк в Подсосенском переулке – еще одно ее подтверждение.

Заключение

Гаснут огни, больше не играет музыка, последние гости разъезжаются по домам, слуги уносят пустые тарелки, и только хрустальные люстры блестят в темноте. Зевает уставший хозяин. Его жена убирает драгоценности в шкатулку и мечтает о новом бале. Мы задерживаемся. На нас уже поглядывает швейцар. Мы медленно спускаемся по мраморной лестнице и ловим свое отражение в зеркале. Уходить не хочется. Весь вечер мы наслаждались роскошной обстановкой богатого дома, рассматривали лепнину на потолках, шпалеры на стенах и камины в углах. Улыбались гостям, вместе с ними танцевали, обедали, играли в карты, а потом вели задушевные беседы с хозяином дома. Но пора прощаться, карета уже ждет.

Девятнадцать раз мы открывали двери московских домов, а их хозяева нас радушно встречали. Мы катались на лодке с графом Петром Шереметевым в Кусково, а потом заходили в его дворец и терялись в бесконечной веренице парадных комнат. Старались не задеть китайские фарфоровые вазы и удивлялись, что мраморные камины поставили не для тепла, а для красоты. Любовались волшебным замком Петра Пашкова и пугались гусей в его саду. Восхищались золотыми комнатами Демидовых, трогали искусную резьбу и проверяли, настоящее ли это дерево или обманка, как у графа Шереметева. У нас кружилась голова на балу у Ивана Барышникова, где плыли не только платья, но и колонны.

Мы слушали, как Николай Дурасов хвастался собственными судаками и раками, и делали вид, что ему верим. Обедали с ним в оранжерее, смотрели спектакль в его крепостном театре и хвалили актеров, а он извинялся за их игру и напрашивался на комплименты. Поднимались в его дворец по ступенькам, усыпанным лепестками роз и жасмина. Разглядывали расписные потолки и восторгались Венерой в колеснице, а довольный Дурасов улыбался. Считали лепных амуров в парадных залах Анны Лобковой и прикасались к мраморным колоннам. Поражались, как большая семья Хрущевых размещалась на антресолях и как приглашала больше двухсот гостей.