Потемкин

Дело и правда казалось щекотливым, поскольку виноват явно был Голицын, но Лавров, требуя сатисфакции, с одной стороны, шел против закона, запрещавшего дуэли, а с другой — нарушал служебную субординацию. На допросе он показал, что после окончания кадетского корпуса был выпущен корнетом в Санкт-Петербургский карабинерный полк, полковником которого был тогда Голицын. Их ссора относилась к 1768 году, когда во время построения полка Голицын ударил Лаврова палкой. «После чего, не могши быть у него более в команде, просился я в другой полк и написан был в Новогородский карабинерный… И с того времени положил намерение искать с ним свидание, надеясь должного от него признания»[514], то есть сатисфакции. Лавров ожидал удовлетворения долгих семь лет, поскольку служил с Голицыным «всегда розно». Он искал встречи, писал Голицыну письмо, даже однажды взял отпуск на двадцать девять дней, но обстоятельства складывались не в его пользу. Один раз во время войны с польскими конфедератами враги оказались в Ченстоховской крепости, но случай вновь развел их. Голицын в это время уже командовал корпусом, для него Лавров был слишком мелкой сошкой, вероятнее всего, он даже позабыл о нем.

Однако Лавров-то не забывал. История напоминает пушкинский рассказ «Дуэль». Та же антитеза между офицером бедным, но благородным, и богатым баловнем судьбы, презирающим таких противников.

«Узнав, что князь Голицын в Москве, разсудил от него… взять удовольствие моей обиды, — писал арестант, — и потому 15 числа сего месяца поехал я в дом к нему и начал тем, что я тот Лавров, кой был некогда в его полку, и надеюсь, что вашему сиятельству нетрудно узнать причину моего приезда. …Но в ответ получил, что я повеса и что я пришел с ним в дом его дратца, и, толкнув меня в грудь, принимался за лацкан».

На шум прибежали офицеры Голицына и его лакеи. Хозяин дома крикнул им, чтобы они били Лаврова, «как бешенова». Визитера скрутили. «Тогда ж не упустил князь Голицын покуситца ударить меня в щеку, когда за руки меня несколько людей держали, а за косу держал лакей его». Некрасивая сцена: Голицын еще и отвешивает пощечину человеку, который не может ему ответить. У Лаврова отняли шпагу и заперли в погребе, затем его отвезли в полицию.

В 1775 году Голицын был для секунд-майора лицом еще более недосягаемым, чем в 1768-м. Генерал-поручик, обласканный при дворе, да еще собиравшийся жениться на дочери главнокомандующего Москвы. Князь подал прошение о сатисфакции, но императрица пустила дело законным порядком. Она приказала снять показания не только с Лаврова, но и с Голицына. Это очень характерная деталь: видимо, «куколка» не настолько вскружил Екатерине голову, как уверяют сторонники версии об «изменническом» убийстве.

Голицын всячески старался подчеркнуть неофициальный характер разбирательства. Так, свой допрос, без сомнения, для него очень неприятный, он называет «Записка для памяти». Удар палкой Голицын отрицал. «Сколько мне помнится, я, будучи в строю, замахнулся на него шпагою». Князя удивляло то обстоятельство, что восемь лет Лавров и не вспоминал ни о какой обиде, а сделать ему это было нетрудно, особенно во время совместной службы в Польше.

Иначе описана и сцена в доме Голицына. «Стал он мне говорить об своей мнимой обиде. …Не дожидаясь от меня никакого ответа, кинувшись на меня, ухватил за горло»[515]. Прибежали офицеры и взяли Лаврова под арест.

Потемкин как вице-президент Военной коллегии пригласил для решения дела трех генерал-фельдмаршалов К. Г. Разумовского, П. А. Румянцева и 3. Г. Чернышева. К ним присоединились три полных генерала И. Г. Чернышев, Я. А. Брюс и М. В. Берг. Они заслушали показания и признали поведение Лаврова, нарушившего субординацию, «неприличным и дерзновенным», его дело должно было быть передано обычному военному суду. Самому Голицыну дали понять, что будет желательна его отставка.

27 сентября Голицын написал письмо Потемкину, в котором просил за своего врага: «Удален будучи от всего того мщения, которое по военным регулам влечет за собою военный суд, и будучи уже тем доволен, что он над отставным секунд-майором Лавровым назначен, прошу покорнейше Ваше Сиятельство мою всеподданнейшую просьбу у Ее Императорского величества подкрепить, дабы сей Лавров освобожден был от онаго суда»[516].

Видимо, о таком прошении с его стороны заранее была достигнута договоренность. Низший по чину не мог безнаказанно оскорблять вышестоящего, поэтому фельдмаршалы и генералы оказались суровы в отношении Лаврова. Но и судить фактически потерпевшего они считали несправедливым. Таким образом, отставной секунд-майор не получал никакого наказания, а вот Голицын пострадал — он вынужден был покинуть службу.