Потемкин

Неудивительно, что после таких сцен императрица искала отдыха и утешения. Однако кроме личных имелись и другие причины для ссор. Если Орлов не был в полном смысле слова государственным человеком, то Потемкин принес с собой в жизнь Екатерины иную проблему. Он работал дни и ночи. Императрица, просыпаясь в 5–6 часов утра и намереваясь посетить возлюбленного в его покоях, с досадой замечала, что он уже на ногах, а его секретари снуют по коридору с бумагами.

Талантливый политик и деятельный сотрудник, Потемкин кипел энергией, быстро учился и норовил все делать сам. Беда была не в том, что порученную работу он исполнял плохо — наоборот, Григорий Александрович блестяще справлялся со сложнейшими проблемами, но, к сожалению, слишком редко спрашивал позволения своей августейшей супруги. В таких условиях ссоры были неизбежны. Два одаренных политических деятеля с трудом уживались вместе, споры из кабинета переходили в спальню. «Дав мне способы царствовать, — писала Екатерина, — отнимаешь силы души моей»[540]. «Мы ссоримся о власти, а не о любви»[541], — грустно замечала она в другом письме.

Как бы сильно Екатерина и Потемкин ни любили друг друга, долго вытерпеть такой семейный ад они не могли. Государыня чувствовала, что ей нужен человек потише и посмиреннее. 1 января 1776 года сэр Роберт Гуннинг доносил в Лондон: «Если верить сведениям, недавно мною полученным, императрица начинает совсем иначе относиться к вольностям, которые позволяет себе ее любимец. Отказ графа Алексея Орлова от всех занимаемых им должностей до того оскорбил ее, что она захворала, и при этом до нее в первый раз дошли преобладающие в обществе слухи. Уже поговаривают исподтишка, что некоторое лицо, определенное ко двору Румянцевым, по-видимому, скоро приобретет полное ее доверие»[542]. Речь шла о Петре Васильевиче Завадовском.

Завадовский

Как мы помним, Завадовский вместе с Безбородко был рекомендован Екатерине в качестве секретаря Румянцевым. Менее известен тот факт, что принять на службу протеже фельдмаршала императрицу уговорил именно Потемкин, не чаявший тогда угрозы в скромных малороссиянах. Он знал обоих по совместной службе в годы войны и был рад угодить старому покровителю Румянцеву. Еще в 1774 году фельдмаршал просил Потемкина похлопотать о Завадовском. Тот мечтал получить место при дворе и деревеньку. В ожидании этих благ Петр Васильевич проявлял нетерпение и рассуждал, что, быть может, фаворит ничего для него не сделает. «Я прилагаю письмо ко мне Григория Александровича, — сообщал он С. Р. Воронцову. — В нем не найдешь ни слова, о чем бы должно уже написать, ежели бы его намерение было в мою пользу».

Однако Потемкин выхлопотал и должность, и пожалование и даже сам написал о них Завадовскому. За это Румянцев благодарил Григория Александровича от себя лично: «Я видел твое письмо к Петру Васильевичу, в котором ты предваряешь самым делом мои усердные желания добра ему наибольшего. Благодеяния твои для него не только мне приятны, но во исполнении оных я возьму участие сердечным обрадованием и самою благодарностию, что ты, будучи мне друг, распространяешь свою помощь и милости на человека, коего я, любя, желаю твои паче узреть на нем благотворения… Прости, любезный друг, и живи для счастья многих»[543].

Прав оказался Н. В. Репнин, в апреле 1775 года убеждавший Завадовского, что «случайный» его «любит и помнит». На празднование мира 10 июля тот получил не только должность, но и деревню Ляличи в Черниговской губернии, находившуюся рядом с его родовым гнездом Красновичи. Завадовский в самых льстивых выражениях благодарил Потемкина за помощь[544]. В тот момент никто не знал, что всего через три месяца красавец хохол встанет между императрицей и своим «милостивцем». Волей-неволей вспоминается, что Завадовский до Киевской академии окончил иезуитское училище в Орше.

С 13 по 16 октября 1775 года Екатерина с небольшой свитой совершила короткое путешествие в Коломенское[545]. После возвращения Завадовский, как видно из Камер-фурьерского журнала, постоянно стал появляться за столом императрицы в ее внутренних покоях. Около этого же времени при дворе поползли слухи, что статс-секретарь входит в «случай»[546]. Потемкин воспринял их чрезвычайно болезненно. Именно к концу 1775 года относится ряд очень нервных записок по поводу Завадовского.

«Какая тебе нужда сказать, что жив не останется тот, кто место твое займет! — писала Екатерина. — Похоже ли на дело, чтоб ты страхом захотел приневолить сердце? Самой мерзкой способ сей не похож вовсе на твой образ мысли, в котором нигде лихо не обитает, а тут бы одна амбиция, а не любовь действовала… Истреби о том и мысли, ибо все это пустож похожа на сказку… Скорея ты много скучаиш, нежели я»[547].