Потеряевские каникулы

От этого Годзилла приходит в себя и исчезает. Как обычно. Он это умеет.

Всё длится секунды. Существо таращится своими немигающими глазами. Непонятные глаза, большие и тёмные. Становится как-то жутко.

– Это Годзилла, – говорю я, – бабулин кот. Мой папа его так назвал.

Существо продолжает молча смотреть на меня.

И тут очень кстати ещё одно яйцо лопается. Маленькое и лохматенькое переводит свой немигающий взгляд на него. На моё счастье, вылупляется обыкновенный цыплёнок. Существо шевелит носом, принюхиваясь к новому соседу, и, недовольное, перебирается на другой край гнезда. Никак не пойму, какого оно цвета: бурого, что ли. Двигается на задних лапках, похожих на мышиные. Присмотревшись, я обнаруживаю, что его передние конечности совсем как человеческие, даже с пятью пальцами. Только на каждом пальце мышиный коготок. Осторожно освободив мокренького цыплёнка от остатков скорлупы, я выбрасываю её через дверь во двор. Тут и последнее яйцо доспевает. Дождавшись второго цыплёнка, прикрываю новорождённых, то есть нововылупленных, приготовленным заранее куриным пухом. Лампа плюс пух – продержатся, пока бабушка придёт. Там она сама разберётся, что с ними делать. Может, соседке отнесёт: у неё курица на гнезде. Может, свою заставит потомством заниматься, а может, так оставит.

Потом я смотрю на существо. С этим-то что? Куда девать? Вдруг оно питается маленькими цыплятами? Но тут же одёргиваю себя: какими цыплятами, оно ростом чуть больше их. В общем, стою я в полной нерешительности. И тут существо опять верещит:

– Фи-и-и-и-и-и-с-с!

Чего оно хочет? Ну и вопли!

– Ф-и-и-и-и-и-с-с!

Домой оно хочет, вот чего! Я бы отнесла, да не знаю куда. И бабули нет.

– Ф-и-и-и-и-и-с-с!

– Да не знаю я, где твой дом! – мне уже хочется уши заткнуть, до того противный и громкий у него голос.

В открытую дверь начинают заглядывать куры, пытаясь понять, откуда раздаются истерические вопли. Ещё немного, и у меня тоже будет истерика.

Существо внезапно замолкает и принимается усиленно нюхать воздух. На улице куриный переполох. Куры кудахчут все разом и явно напуганные бегают по двору. Ну что там ещё? «Сумасшедший день», – думаю я.

И в это время в сарай входят (именно входят, как самые обыкновенные люди!) два таких же существа. Хотя нет, как самые НЕобыкновенные люди. Один заметно прихрамывает. Гости останавливаются недалеко от входа и начинают оглядываться. Я даже не испугалась (вру, пожалуй). По виду они точные копии моего «цыплёнка», только увеличенные. Такие же лохматые, ушастые и глазастые. Так же двигают носами, принюхиваясь, и ушами, прислушиваясь. Их хвосты покачиваются вверх-вниз, как… как… не знаю, как что.

Они оглядывают сарай, гнездо, меня и ещё раз сарай. Потом тот, который толще, лохматей и не хромает, произносит:

– Ну что? Я тебе говорил, чьи это проделки?

Хромой согласно качает головой:

– Вечно эта Карповна по лессу шасстает и тянет домой вссё подряд. Ведь ссколько раз уже у неё яйца забирали. Вссё бедных птенчиков сспассает.

– Ссспасссительница, – ехидно поддакивает толстый.

Они разговаривают с каким-то лёгким присвистом и явно меня игнорируют.

– Карповна – моя бабушка, – не выдерживаю я. – Забирайте вон своё яйцо, а вернее, то, что из него вылупилось, и не надо обзываться.

Теперь обижаются «гости».

– Не пугай маленького, чего орёшь? – стыдит меня толстый.

– Это я ору? – возмущаюсь. – Да ваш «маленький» своими воплями всю деревню распугал.

Хромой, ковыляя, приближается к столу, на котором стоит ящик-гнездо. «Новорождённый» свешивается с его края и отчаянно машет хвостом, всем своим видом выражая радость. Видимо, из-за этого он и теряет равновесие. И кто же его ловит? Конечно, я. На лету. Но за хвост. Раздаётся сразу три вопля. Даже не скажу, чей был громче. Наверное, всё-таки малыша. Я опускаю его на пол и думаю: «Мне конец».

Но лохматые не обращают на меня внимания. Они по очереди прижимают своего отпрыска к себе, ощупывают его и поглаживают. И так напоминают людей при этом, что у меня дух захватывает. Наконец толстый сажает мелкого себе на шею, и тот хватается своими лапками (руками?) за длинную шерсть на его голове.

Хромой поворачивается ко мне.

– Сспассибо, – говорит он, – что поймала. Только за хвосст больно.

Я развожу руками:

– Так получилось. Извините.

Они идут к выходу.

– А вам куда? – спрашиваю я. Не знаю зачем.

– В березняк, конечно, – бурчит толстый, не оглядываясь.

Березняк относительно далеко. За огородами – овраг, за оврагом – кладбище и сразу молодой соснячок. Только потом, где-то через километр, начинается березняк. Я смотрю на хромого лохматика, и у меня вырывается:

– Давайте подвезу.

Жалею почти сразу, испугавшись чего-то. Но поздно. Как говорится, слово не воробей…

Хромой оглядывается и останавливается.

– У тебя машина, что ли?

– А вы и про машины знаете? – удивляюсь я.

– И про машины, и про ссамолёты, и про телефоны, и про компьютеры, и про кока-колу, и про «висскасс». У тебя нет «висскасса»?

– Есть. Годзиллу подкармливаем. А вам зачем?

– Погрызть. Нам нравится, оссобенно, ессли вкусс рыбный.

Вот это да! Моему удивлению нет предела!