Потерянная армия: Записки полковника Генштаба

На полусгоревших зданиях Грозного, на плакатах и лозунгах, разбросанных по всей Чечне, на простынях в руках митингующих чеченок — одно и то же: «Аллах велик», «Во имя Аллаха», «Аллах заботится о Чечне».

На защиту Чечни поднимался мусульманский мир, возмущенный действиями России. Горными тропами, пролегающими над смертельной пропастью, солидарные с Дудаевым мусульмане Турции, Азербайджана, Ирана, Саудовской Аравии, Афганистана и других стран шли на помощь братьям по вере, доставляли им оружие, провиант, деньги.

И чем больше погрязали мы в этой тупой войне, тем яснее становилось нашим генералам и солдатам, что на стороне противника есть нечто такое, чего не одолеть даже имеющей 20-кратное превосходство в силе и технике военной группировкой. Начав войну в декабре 1994-го с одной Чечней, уже зимой 1995-го Россия воевала с коалицией мусульманских стран.

…Долгие годы, словно тигр в московском зоопарке, покорно дремавший в железной клетке Советской власти ислам был выпущен в Чечне на волю и разозлен Москвой. Свою беспомощность, неумение просчитывать ходы далеко вперед она в пожарном порядке решила компенсировать грубой военной силой, посылая на смерть своих солдат.

Но чеченский ислам, подбадриваемый со всех сторон единоверцами, уже точил зубы не только на армию, он уже начинал все громче рычать на всех «неверных»…

«В газету «Казацкие ведомости»

В газету «Терский казак»

от правоверных мусульман Северного Кавказа

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

Мы внимательно читаем ваши газеты, жалкие выродки, называющие себя казаками.

Так вот, русская мразь, то, что не удалось Гитлеру, свершим МЫ, правоверные мусульмане!

Уже поднялся и расправил мускулы наш молодой тигр — иракский Хусейн. Он призовет — и мы, правоверные мусульмане, все встанем под его знамя Пророка. Мы мусульмане, нас абсолютное большинство на земле, и нет той силы, которая могла бы нам противостоять, поэтому мы не скрываем и не боимся никого и ничего.

Спасибо вашему Ленину и другим, вы, русские, сгнили, вы — гнилой труп, жалкие пьяницы, среди вас уже не осталось мужчин, вы сами себя сожрали, Слава Аллаху!

Казачество, ха-ха, от ваших казаков и от ваших станиц уже ничего не осталось, мы пока сохраняем только их названия, но скоро, русское дерьмо, тем остаткам, которые вы на нашей святой земле называете казаками, — мы выпотрошим кишки, мы будем… ваших детей, мы будем вспарывать животы вашим сукам, мы это уже делаем, но что будет еще!

Вам мы отведем, русская погань, землю на Новой Земле, там мы устроим вам заказник. Будем приезжать охотиться на вас и белых медведей.

…Всему русскому дерьму мы даем три месяца срока на то, чтобы они все убрались из Чечено-Ингушетии, Дагестана и всего Северного Кавказа за Ростов, за Дон. Кто останется, будет то, что мы сказали. Мы, МУСУЛЬМАНЕ, МУЖЧИНЫ, поэтому предупреждаем…».

…Невеселое письмишко. Офицеры и солдаты читали его и бросали в костер. В их глазах горел недобрый огонь…

ВОЗВРАЩЕНЕЦ

…Из Грозного вчера возвратилась очередная группа офицеров-генштабистов. Обычно после каждой командировки в войска — многочасовые рассказы. А тут людей словно мешком по голове ударили. Удивительное немногословие, потупленный взгляд. Как-то и расспрашивать неудобно.

Но бутылка-вторая «Российской» и памятнику язык развяжет.

Звонко плещет в граненый стакан огненная вода.

Третий тост — не чокаемся. За тех, кто уже никогда не выпьет…

Что думает этот полковник-генштабист, который впервые услышал, как цокают по броне его бэтээра чеченские пули? Что думает он о чеченской войне после того, как видел наших ребят покойно лежащими на стеллажах моргов в Моздоке, Владикавказе, Ростове?

Рассказывай, полковник.

Скоро и нам туда же — на войну. Благодаря твоему рассказу, мы побываем там на две недели раньше.

И полковник, смачно жуя легендарные генштабовские беляши, рассказывает:

— Я летел на военном вертолете из Грозного в Моздок. Салон был набит ранеными офицерами и солдатами. На полу — носилки с убитым. Когда вертолет сделал резкий вираж над каким-то селением, носилки накренились и рука убитого вывалилась из-под грязного, окровавленного бушлата и упала мне на краги.

Я увидел небольшую, совсем мальчишескую кисть с жутко закопченными пальцами, застывшими в хватательном положении. Девушка-санитар наклонилась над убитым, приподняла его бушлат и пристроила руку покойника на прежнее место.

Я увидел грязно-восковое лицо паренька лет восемнадцати, на подбородке которого пробивался едва заметный пушок. Даже мертвым он был красив. Наверное, поэтому санитарка зло сказала:

— Етит твою мать, какие женихи гибнут! Я бы всех наших дураков, которые эту бойню затеяли, за яйца бы к вертолету подвесила и по небу катала мееду Грозным и Москвой!