Потерянная армия: Записки полковника Генштаба

И Дима действительно был пчелой, от которой долгое время у некоторых наших «медведей» были сильно искусаны задницы и морды. Холодов вел свою, персональную тотальную войну против них. Все, что шло вразрез с его представлениями об офицерской чести, об армии как институте нравственности особой пробы, как хорошо отлаженном государственном механизме — все это вызывало у него обостренный интерес и ложилось на бумагу.

Ну, казалось бы, какой был резон молодому журналисту докапываться до истины, где же служит старший сын министра обороны Сергей? Вроде бы профессионального капитала тут особенно не наживешь — есть армейские проблемы гораздо важнее. А Диме все было важно. У него был свой угол зрения, свое поле битвы с протекционизмом, лицемерием и другими пороками людей, наделенных высокой военной властью.

Дима какими-то неведомыми способами прознал все-таки, что Грачев-средний (есть еще и младший) из забайкальских Могочей тайно переместился на передовые европейские рубежи — в Западную группу войск под начало генерала Бурлакова. Судя по материалу в «МК», Холодова это сильно возмутило. Ведь генерал армии Грачев однажды сам с гордостью публично признался: смотрите, все думали, что министерский сынок в Германию рванет. А я его в забайкальскую дыру, к черту на кулички. И напоминал при этом, что «Бог создал Сочи, а черт Могочи»…

Но недолго, оказалось, барабанил летеха Грачев в степях Забайкалья. Когда я читал в «МК» Димин материал, то уже знал, что министр из-за него снова пришел в ярость. Уже вскоре услышал, что вызвана такая реакция якобы «вероломной ложью» автора заметки. Возмущение министра было так велико, что в его искренность невозможно было не поверить.

Прочитав заметку Холодова о сыне министра, я решил проверить, соответствует ли его информация действительности. Позвонил в Главное управление кадров Минобороны. Там подтвердили — офицер Грачев числится в такой-то войсковой части. Звоню в часть. На том конце провода какие-то сумбурные объяснения, перешедшие, в конце концов, в выяснение подлинности моей личности. Так мне тогда и не удалось ничего выяснить…

Звоню кадровикам в штаб Воздушно-десантных войск. Там опять назвали какой-то загадочный номер войсковой части и что-либо еще объяснять отказались. И тоже стали выяснять, имею ли я санкцию на сбор информации такого рода…

А по Министерству уже вовсю ходили разговоры, что Гра-чев-отец настолько возмущен очередной «провокацией» газеты, что намеревается подать в суд. Снова раздались упреки министра и в адрес нашего управления информации. Дескать, почему проявляете пассивность и не даете отпор клеветникам?

Мы всегда болезненно относились к такой критике и стали думать, что делать. Тем более что возмущение министра было таким напористым и бурным, что многие из моих сослуживцев абсолютно не сомневались, что уж на этот раз министра действительно оболгали и оскорбили (и, надо признать, что в «МК» нередко бывали материалы с откровенно хамскими и оскорбительными выпадами в адрес министра — чего стоила, например, только одна реплика «представитель мира пернатых породнился со свиньями»).

Кто-то из наших офицеров предложил дать возможность Холодову слетать на почтовом военном самолете в Забайкалье и лично убедиться, что сын министра действительно служит в тамошних Могочах. И тогда в ответ на такое предложение прозвучал вопрос:

— А кто сынка туда доставит из Германии?

…Я еще раз убедился, что Дима знает гораздо больше, чем того кое-кому очень хотелось у нас на Арбате. Холодов продолжал портить настроение министру, докапываясь до того, где же в действительности служит его сын.

Поначалу я думал, что Дима, как и некоторые другие журналисты «МК», вводят себя в журналистский экстаз, с какой-то слепой, яростной предвзятостью «добивая» неприятного им человека. Банально, но истина: Холодов не любил Грачева, как не любили министра и другие журналисты в «МК» (Павел Сергеевич испытывал те же «обратные» чувства — и в этом его вполне можно было понять).

И как бы мне это ни было печально признавать, но Дима иногда в личных критических оценках министра переступал очень тонкую грань, за которой объективное превращается в глубоко субъективное. И тогда личная неприязнь журналиста часто рядится в дырявую тогу мнимой справедливости суждений и оценок, критика обращается в желчное критиканство, а факты не выстраиваются в естественную и убедительную логическую цепь, а топорно подгоняются под искусственно выстроенную схему.

Грешен: у меня подобные мысли были и о Холодове, который регулярно и едко критиковал министра, других высших генералов и порядки в армии. Иногда почти невозможно было благородное стремление газетчика помочь общему делу отделить от банальной и лобовой предвзятости…

На Арбате по этому поводу шли иногда дискуссии между офицерами. Спорили о том, есть ли у Холодова свои принципы или он работает по чьему-то заказу…