Потерянная армия: Записки полковника Генштаба

Поздней осенью 1990 года в одной из подмосковных частей произошло чрезвычайное происшествие: как было записано в материале расследования, «неустановленные лица произвели одиночный выстрел в затылочную часть головы В. И. Ленина из огнестрельного оружия неизвестного образца и надругались над памятником».

Мне было поручено съездить на место происшествия, войти в контакт с командованием части, особым отделом, следователем прокуратуры гарнизона и доложить начальству. Часть дислоцировалась недалеко от Москвы — километрах в пятидесяти.

Прежде чем зайти в штаб, я решил посмотреть на памятник. Он стоял недалеко от контрольно-пропускного пункта, на краю старого и заброшенного яблоневого сада. Асфальтовая дорожка, ведущая к постаменту от главной аллеи, вся была в широких трещинах, сквозь которые густо проросла трава. Обрамляющие дорожку в форме «падающего домино» кирпичи хранили на себе едва заметные следы извести. Штукатурка на постаменте во многих местах отвалилась, из серого цемента выглядывала ржавая металлическая арматура.

Мне страшно было поднять голову, чтобы взглянуть в лицо каменному Ленину.

Я испытывал такие же чувства, какие, наверное, испытывает предатель или сильно провинившийся человек, когда ему над» посмотреть в глаза своему наставнику и воспитателю.

Передо мной был безмолвный каменный вождь, которому я многие годы безоговорочно поклонялся, носил партийный билет с его изображением, состоял в его партии, штудировал десятки его трудов, знал почти наизусть огромное количество его цитат и глубоко веровал в его учение. Разве можно было хоть на йоту сомневаться в том, что «наш лозунг должен быть один — учиться военному делу настоящим образом»? Или что «неразумно или даже преступно поведение той армии, которая не готовится овладеть всеми видами оружия, всеми средствами и приемами борьбы, которые есть или могут быть у неприятеля».

Но уже нельзя было не видеть, что, тысячекратно повторяемые нашими партийными руководителями, эти и многие другие цитаты расходятся с реальной жизнью армии, которая давно израсходовала кредит Победы и уже не способна учиться военному делу настоящим образом… Ленинские заветы жили уже как бы сами по себе, в отрыве от реалий новой жизни, в которой старые истины надо было наполнять обновленным смыслом, чтобы не скатиться в трясину политической демагогии.

А наши «идеологические пыжики» со Старой площади продолжали многозначительно надувать щеки и выбивать пыль из старых ленинских цитат. Мы на всех углах хвастались тем, что нас — 20 миллионов, и, повернув затылки к будущему, искали ответы на зреющие вопросы в 55 синих томах…

Когда я листал северокорейские журналы, в которых на каждой странице по нескольку раз утверждалось, что вся жизнь в далекой стране — от восхода солнца до штопания поношенных рубашек — предопределяется исключительно благотворным воздействием идей Ким Ир Сена, это производило впечатление маразма. Но я всегда остерегался примитивного восприятия сложных идеологических материй, зная о том, что европейский «код мышления» часто не подходит для понимания азиатских религий.

В школе, в полку, в военном училище и в академии меня воспитывали на ленинской религии. Запомнилось еще с детского сада: «Я на вишенке сижу, не могу накушаться; дядя Ленин говорит — маму надо слушаться»…

Все, к чему призывал Ильич, не подлежало сомнению. Все, что он говорил, воспринималось как библейские заповеди. Ленина нужно было цитировать в статьях, докладах и речах, и тем более — в научных работах и лекциях. Даже тогда, когда научные трактаты и лекции были посвящены проблемам тактики общевойскового боя или оборудованию шахтных пусковых установок Ракетных войск стратегического назначения… Это называлось «партийностью военной науки».

Однажды, во время учебы в академии, мой очень въедливый и страсть как любящий докапываться до глубоких истин друг Петя Яковлев с явной ехидцей задал преподавателю тактики каверзный вопрос:

— Как можно применить принцип партийности военной науки к форсированию водной преграды танковой дивизией ночью и в условиях интенсивного огневого воздействия противника?

Полковник Мазур, видать давно привыкший к подобным подковыркам, ответил в свойственном ему стиле:

— Яковлев, вы опять, наверное, плохо похмелились…

Смех смехом, а по мере того как вызревали наши офицерские мозги и с годами в головах все больше появлялось вопросов, на которые не всегда удавалось получить внятные ответы, усиливалось ощущение того, что жизнь часто не втискивается в рамки многих идеологических постулатов, которые пропагандистская машина упорно «вкручивала» в головы военных людей, как электрик — пробки в электросчетчики.