— Потом, Таша, я перестал писать. Я думал, ты на меня злишься за то, что я оставил тебя в школе, и решила больше не иметь со мной ничего общего.
— Нет, Джейби, это невозможно.
— Откуда мне было знать? Ты не писала, и что я должен был думать?
— Что случилось несчастье…
— Значит, все-таки я виноват?
Она в смятении посмотрела на него.
— Ты усомнилась во мне, Таша? — Он взял ее руку в свою. — Тебе хоть раз пришло в голову, что мои письма до тебя не доходят? Что происходит что-то, не имеющее отношения к моим и твоим чувствам?
— Нет.
Она смотрела на него и любила его так, что у нее голова шла кругом. Неужели это она восемь лет отвергала его из-за того, в чем он не виноват?
— Значит, все годы ты думала, будто я уехал в Англию и ни разу не вспомнил о тебе?
— А что еще мне было думать?
— Ты могла бы мне верить. — Он пожал ее руку, и она едва не залилась слезами, тронутая его нежностью. — И сейчас тоже.
Она посмотрела на него.
— Ты не написал. И не приехал узнать, все ли я еще в Луксоре.
— У меня не было денег. И мама жила в Лондоне, пока я учился.
— В Лондоне?
— Она хотела быть поближе ко мне.
— А сейчас она где?
— В Луксоре.
Он глядел на нее, и слова замирали у него на губах. Он не выпускал ее руки, но она смотрела в сторону, стараясь без его помощи найти для себя правильное решение. Ей было нелегко поверить ему и вообще мужчинам после стольких лет страданий и разочарований.
— Таша, неужели то, что я написал тебе в музыкальной шкатулке, ничего для тебя не значит?
— Не знаю.
— А когда-то давно значило?
— Через несколько лет после твоего отъезда я решила, что мы были слишком юны и глупы для серьезных клятв.
— Ты и теперь так думаешь?
Она мигнула, не совсем понимая, о чем он ее спрашивает, и не решалась говорить о своих сокровенных чувствах. Большую часть своей жизни она скрывала от всех свои мысли и полагалась только на самое себя. Эту привычку трудно побороть. К тому же воскрешенные чувства к Джейби только усложнят и ее, и его жизнь, поскольку у нее есть карьера, а у него Кристин. Да и в ее чувствах больше из прошлого, из детства, где осталось все лучшее.
— Ты думаешь, мы были слишком юны для настоящей любви? — повторил он свой вопрос.
Она приказала себе не плакать и подняла на него глаза.
— Да. Мы были детьми.
— Но сейчас, когда я смотрю на тебя, когда я разговариваю с тобой, мне кажется, что мы не разлучались, что этих восьми лет вовсе не было.
Он словно угадывал ее чувства, ведь и ей тоже казалось, что они так же открыты друг другу, как тогда. Она всегда думала, что у них один мозг, одно сердце и должна быть одна жизнь. Но так она думала давно, и с тех пор прошла целая жизнь.
— Ты чувствуешь, что мы опять друзья? — сжимая ей руку, спросил Джейби.
— Нет, — тихо ответила она и высвободила руку. — Не чувствую. Слишком давно все было.
Он выпил виски, пораженный ее ответом.
— Неужели я так сильно изменился, Таша?
— Мы оба изменились. — Она поднесла стакан с молоком к губам и отпила, чтобы успокоиться. — Наши дорожки теперь уже не такие прямые и легкие, какими они были в детстве.
Он вздохнул, разочарованный ее ответом, а Таша забыла обо всем на свете, вновь увидев мужчину в твидовом пиджаке. В руках у него была свернутая газета, и он сел совсем рядом с ними.
— Опять он, — шепнула она, придвигаясь к Джейби.
— Кто?
— Тот мужчина.
Джейби посмотрел на него и нахмурился.
— Зачем мадам Хепере преследовать тебя?
— Не знаю. За мной все время следят.
— С того дня, как они поймали нас вместе?
Ташариана залилась румянцем.
— Да.
— Может быть, тебя охраняют от мужчин?
— Может быть.
Он криво улыбнулся.
— И что сделает мадам Хепера, если застанет тебя в столь подозрительном обществе в баре?
Ташариана опустила голову, не в силах произнести ни слова. Как он мог знать, что глубоко ранит ее своей иронией? Много лет назад ее жестоко наказали за то же самое — правда, он об этом не догадывается.
— Таша!
— Я должна идти. — Она встала. — Уже поздно.
— Подожди! — он схватил ее за руку. — Я тебя обидел?
— Нет.
— Я не хотел. Сядь, пожалуйста. Таша, ну пожалуйста!
Она смотрела на него, больше всего на свете желая быть с ним рядом и разговаривать, но только не о прошлом. Ей было трудно скрыть от него свои мысли, ведь он еще в детстве умел видеть ее насквозь.
— Возможно, у нас больше не будет случая поговорить наедине, поэтому, прошу тебя, посиди еще.
— Тогда говори потише. Я не хочу, чтобы нас подслушали.
— Хорошо. — Он улыбнулся, когда она села на стул. — Но ведь мы не говорили ни о чем тайном.
— Все равно, не надо, чтобы кто-нибудь узнал о моих планах, тем более госпожа Хепера.
— А какие у тебя планы? Что ты собираешься делать?
— Надеюсь заключить контракт с другой оперной труппой, — ответила она, радуясь, что они заговорили о ее карьере. — Найду агента и стану гражданкой США. Хочу начать новую жизнь… подальше от госпожи Хеперы.
— И от Египта?
— Другого пути нет. Я буду очень скучать по Каиру и по Нилу, но в Египте мне ни за что не избавиться от госпожи Хеперы.
— Поедешь в Нью-Йорк?