Потерянная долина

Трактирщик, краснощекий, курносый мужчина довольно плотного сложения, от которого исходил весьма сильный острый запах, потому что с должностью трактирщика он соединял еще должность сырного торговца, неловко снял шляпу, а его жена низко присела. Когда приезжие, торопясь избавиться от любопытных глаз, вошли в дом, Раво, взглянув в лицо трактирщицы, побледнел.

— Тысяча чертей! — пробормотал он. — Это… это верно или сестра или родственница моей милой Клодины Пенофер!

Глава XII Гостиница

Полковник Вернейль, не заметив волнения своего товарища, поспешил спросить себе комнату. Трактирщик проводил его в самый лучший номер, находившийся на втором этаже, между тем как Раво остался с хозяйкой внизу.

— Давно ты поселился в этой деревне, любезный друг? — спросил Арман, опускаясь в кресло.

— Лет около шести будет, — ответил хозяин, коверкая французские слова. — Да, я женился, не прошло и года после кровавого сражения, когда Розенталь был почти разорен французами.

— Немцы тоже участвовали в этом разрушении, — чуть заметно улыбнулся Вернейль. — Но если так, то ты должен знать многих здешних жителей?

— Всех, сударь! Всех, от мала до велика, на несколько миль кругом… Самые знатные путешественники останавливаются у меня, и зажиточные буржуа часто собираются здесь отведать моих французских вин. Кроме того, я торгую сыром и имею сношения со всеми владельцами, фермерами и со всеми соседними мызницами.

— В таком случае ты знаешь графа де Рансея, или, по крайней мере, слыхал о нем?

— Знаю ли я графа де Рансея? Конечно, сударь! Это старый и почтенный сеньор, живущий в четверти мили от Розенталя, и такой, говорят, богач, что может купить весь кантон… Да, я знаю его, и не только его, но и виконта де Рансея, его сына, и виконтессу, его невестку, а также маленького Шарля, самого милого мальчика на свете… Прекрасная семья, сударь, и делает много добра. Граф проезжал здесь дня два назад, на обратном пути из Франции, и еще привез с собой какую-то даму под покрывалом, что вызвало большое любопытство всех наших соседей.

— Он приехал из Франции, говоришь ты? — удивленно переспросил Вернейль, подумав о том, какого стоило труда узнать в Париже адрес графа. — Разве он не постоянно живет у вас?

— У него есть здесь дом, сударь, но он и его семейство довольно часто путешествуют… Говорят, что они эмигранты, так оно, известное дело, приятно иногда побывать на родной стороне.

— А как давно живут они близ Розенталя?

— Не могу ответить вам, сударь, с точностью. Они уже жили здесь, когда я сам начал хозяйствовать в этой деревне. Помню только, что рассказывали много глупых басен насчет того, как они поселились тут… Но наш народ везде видит чудеса.

Вернейль не счел нужным выслушивать трактирщика дальше.

— Спасибо, любезный, — сказал он. — А не можешь ли ты посоветовать кого-нибудь, кто бы проводил меня к дому графа?

— Ничего нет легче, сударь, я сейчас скажу Фрицу. Он только наденет свое праздничное платье и будет к вашим услугам.

— Хорошо, только поспеши.

Трактирщик направился было к двери, но Арман окликнул его.

— Постой, — сказал он. — Есть и другие лица в Розентале, судьба которых тоже интересует меня… Скажи, жив ли почтенный пастор Пенофер?

— Как! Вы знали господина Пенофера? — спросил трактирщик с удивлением. — Увы, сударь, бедный старик уже три года как умер.

— Это был достойный человек, — вздохнул Вернейль. — Я никогда не забуду услуг, которые он оказал мне… А его дочь, милая Клодина, с ней что сделалось?

— Вы знали также и Клодину? — вскричал трактирщик, отступая на шаг. — Это как? Я никогда не слыхал…

— Что же тут удивительного? — Арман не мог удержаться от улыбки при виде его испуганной физиономии.

— Так вы, сударь, не знаете, что Клодина, дочь пастора…

В эту минуту разговор был прерван шумом внизу. Это была нестройная смесь мужских и женских голосов, детских криков, стука кастрюль и котлов, катавшихся по полу. Трактирщик с беспокойством прислушался.

— Что это там такое внизу? Извините меня, сударь, надо пойти посмотреть, что случилось.

Но не успел он дойти до двери, как шум послышался уже на лестнице. Кто-то поднимался по ней, крича и ругаясь ужаснейшим образом. В комнату вбежал Раво, с горящими глазами, с пеной на губах.

— Ах, мой друг, какой стыд, какой позор! — закричал он, не замечая трактирщика, который жался в углу, ни жив ни мертв от страха. — То была не сестра ее, не родственница, а она сама, она, неблагодарная, глупая, вероломная! Я не хотел верить этому сначала, но она сама призналась! Зачем я не убил ее после подобного признания!

— В чем дело, Раво! — спросил Вернейль. — О чем ты говоришь?

— Позор! О Клодине я говорю, о Клодине Пенофер, о презренной Клодине!

— Что же сделала бедная девушка, чем она заслужила подобные оскорбления?