Потерянная Япония. Как исчезает культура великой империи

Переехал я в июне того же года. Я попросил помочь Сёкити, моего друга-поэта. Помимо того, что он был поэтом, Сёкити также был наполовину корейцем, из-за чего был аутсайдером в японском обществе. Сёкити появился с небольшой группой токийских художников и хиппи. Все вместе мы выглядели довольно странно. Но для долины Ия, которая всегда был убежищем для аутсайдеров, это было нормально.

Господин Такэмото помог мне разметить границы моего участка. С Сёкити и его друзьями мы начали уборку и ремонт, чтобы снова сделать дом пригодным для жилья. В первую очередь мы убрали пол. Это было не так просто, как может показаться, так как он был полностью покрыт пятисантиметровым слоем пыльной черной сажи. Мы собрали ее в кучу в саду и сожгли. Когда дым начал подниматься, мы вдруг поняли, что порошок был не сажей. Это был табак! В течение семнадцати лет, пока дом был заброшен, табачные листья, свисающие с балок, постепенно распадались на части и оседали на полу в виде пыли. В тот день, сам того не желая, я сжег несколько фунтов дорогого табака. Этого было бы достаточно, чтобы погасить весь долг за дом.

При уборке дома мы не нашли никаких ценных антикварных предметов, но бывшие жильцы оставили на своих местах все предметы их повседневной жизни. Благодаря им можно было многое узнать о жизни в Ия. Наиболее примечательным был дневник девушки, которая в 1950-х годах жила в доме с бабушкой и дедушкой. В дневнике были откровенно и горестно описаны бедность долины Ия, мрак и темнота внутри дома и отчаянное стремление девушки жить в городе. Примерно в то время, когда ей исполнилось 18 лет, дневник внезапно оборвался. Жители деревни рассказали, что она убежала из дома. Бабушка и дедушка написали на листе бумаги: «Ребенок не возвращается». Они повесили его вверх ногами над дверью, как заклинание, чтобы вернуть ее. Это не сработало, но лист бумаги висит там до сих пор.

После уборки мы провели электричество и воду и установили унитаз. Эйдзи приходил после школы и помогал расчищать землю от бамбука. В то время в деревне не было дорог, поэтому все необходимые материалы нужно было тащить на себе с дороги внизу – примерно в часе ходьбы. Позже мы стали использовать местный метод транспортировки – стальной трос, натянутый через ущелье, с висящей на нем деревянной коробкой. Пару раз после подъема стройматериалов я сам садился в коробку и со страхом спускался вниз.

Однажды Омо зашел к нам – «людям снизу» – и из жалости предложил научить нас пользоваться традиционной косой для покоса травы. Его отец, тихий человек с густыми седыми бровями, тоже приходил посмотреть на нас. Он садился на веранде, открывал свой кисет с табаком, набивал и закуривал кисэру – длинную серебряную трубку, которую часто можно увидеть в пьесах Кабуки. Мачеха Омо была родом из окрестностей Кадзурабаси и очень гордилась своим происхождением из клана Хэйкэ. Она сочинила несколько стихотворений вака в 31 слог, чтобы мы могли написать их на затянутых бумагой дверях.

Жители деревни приходили один за другим, чтобы посмотреть на иностранца и предложить помощь с ремонтом. Сам по себе иностранец был редкостью в Ия, но иностранец, пытающийся восстановить старый дом, был особенной странностью. Старым жителям деревни тоже было интересно. Они приходили с соломой, чтобы научить меня плести соломенные сандалии. Проснувшись утром, я часто обнаруживал, что кто-то оставил для меня огурцы или другие продукты на крыльце. Иногда я замечал, что кто-то скосил всю траву перед домом. Несмотря на заклинание над дверью (а, может быть, и благодаря ему), местные дети приходили сюда играть каждый день. Ночью Сёкити с друзьями при тусклом свете очага рассказывали им сказки о привидениях.

Сам по себе иностранец был редкостью в Ия, но иностранец, пытающийся восстановить старый дом, был особенной странностью.

Конфуций говорил, что человеколюбивый любит горы. Я думаю, что горы, возможно, порождают в людях больше доброты, чем равнины. На плодородных равнинах более высокая плотность населения. Там требуется наличие более сплоченной социальной структуры, особенно в случаях с рисовыми плантациями. Много написано о сложных человеческих отношениях, строящихся вокруг выращивания риса. Маркс говорил об уникальной азиатской форме общества, которую назвал «восточным деспотизмом». Напротив, охотники и лесники долины Ия, на скалистых склонах которой едва можно было заботиться об одном рисовом поле, были независимыми, свободными и простыми людьми.