Потерянная любовь

— Скажи это почти семи миллиардам, которые погибли от А-2. Я думаю, им придутся по вкусу твои взгляды. Что на счет моего оружия?

Джанин молчит, покусывая нижнюю губу.

— Ты вернешь мне то, что забрала?

Например, мою здоровую жизнь.

Интересно, насколько она боится умереть в одиночестве? Насколько сильно поверила в надежду найти лекарство вместе?

— Ну, если нет, тогда можешь меня не отвязывать. Я предпочту умереть сейчас, чем получить от тебя пулю в затылок из моего же пистолета.

— А как же Литаниум? — голос Джанин дрожит от неуверенности, кажется, я нажимаю на правильные рычаги.

— Если я не успею его принести, то человек умрет. А если она умрет, то и мне жить незачем.

Глаза Джанин странно округлились, словно она услышала невероятную новость.

— У тебя есть девушка? Это для нее ты искал лекарство?

— Да, для нее.

Продолжаю смотреть на собеседницу взглядом человека, которому нечего терять. Джанин напряженно кусает губу, теребя пальцами коробку с Литаниумом.

— Хорошо, если я отдам тебе лекарство, оружие и развяжу тебя, ты возьмешь меня с собой?

Отлично, я пытался подвести ее под выбор, который она сама предложит, а не я потребую вернуть все законному владельцу. Теперь Джанин будет думать, что сама решала свою судьбу. Глупая девочка.

— Да, — уверенно отвечаю, глядя ей в глаза.

Джанин еще какое-то время ходит из угла в угол, не решаясь развязать меня, но потом все же подходит с ножиком в руках и разрезает веревки.

Как только освобождаются руки, я резко тяну Джанин на себя за плечи, переворачиваю, выхватывая нож, и вдавливаю в кровать всем телом. Резко вздергиваю нож, прижав лезвие к горлу девушки.

— Что ты…

— Молчи, — шепчу ей на ухо, склонившись настолько низко, насколько было возможно. Ее волосы пахнут ванилью, а на шее от страха резко выступили вены.

Внутри рождается странное болезненное желание перерезать ей горло, но это было…словно не от меня, словно кто-то положил в голову абсолютно чужую мысль. А-2 уже действует? Это она так влияет на меня?

Почти вижу, как нож перережет пульсирующую вену, как потечет черная кровь, стекая по шее и теряясь в прядях волос. Приходится стряхнуть головой, чтобы прогнать это наваждение.

С силой отвожу руку с ножом от ее горла, от греха подальше. Я чуть не зарезал ее. Просто так. Джанин пытается сбросить меня, свободной рукой перехватываю ее ладони и резко вздергиваю над головой, и она моментально затихает. Мы просто смотрим друг на друга, глаза в глаза. Двое зараженных, чьи дни без лекарства сочтены.

— Чтобы убить тебя, мне даже оружие не нужно.

— Тогда сделай это! — выплевывает она в лицо. — Потому что я устала жить, боясь, что завтра не проснусь! Я НЕ ХОЧУ ТАК БОЛЬШЕ ЖИТЬ! Давай! Убей меня! Избавь от этого дерьма!

Она плачет и боится. Боится, что я действительно сделаю это.

Резко встаю, оставив ее на кровати, забираю Литаниум со стола и свои вещи, что стояли в углу около входной двери в комнату. Наспех проверяю карманы, оружие, все ли хорошо сидит и не потеряется по дороге. Я больше не могу терять ни секунды.

— А как же я? — слышу сзади сдавленный голос Джанин.

— Делай, что хочешь. Мне плевать.

На этих словах открываю дверь и ухожу.

Ребекка

Солнце медленно перекатывается по небу, растягивая день в бесконечные минуты ожидания чуда. Не перестаю вглядываться с проулки, идущие от железнодорожной насыпи, словно вот-вот появится фигура Алекса. Я так боялась пропустить этот момент, что готова сидеть тут сутками.

— Так и будешь гипнотизировать улицы? — спрашивает Гретта, размешивая очередную порцию трав для меня. Все-таки, она старается мне помочь.

— А что мне остается делать? Делать-то, все равно, нечего, — мрачно отвечаю, подставив руки под голову.

Гретта садится рядом на кровать и кладет ладонь мне на плечо.

— Послушай, Ребекка. Если вдруг Алекс…

— Он вернется! Даже слышать ничего не хочу!

Не даю Гретте закончить фразу. Не желаю слышать и решать, что мы будем делать, если Алекс не вернется. Точнее, что они будут делать, со мной-то все понятно: умру у нее тут на кровати и все. Потом меня закопают где-нибудь на заднем дворе и забудут, что я вообще существовала.

— Я понимаю, просто…Я делаю все возможное, но я тоже не Бог, чтобы излечить всех больных.

— Ты хочешь заранее попросить прощения, что не спасешь меня? — вижу по ее глазам, что вопрос пришелся в самую цель. — Что ж, можешь не отвечать. Я прощаю тебя, Гретта, если вдруг Алекс не вернется, и ты ничем больше не сможешь мне помочь. Прощаю, можешь быть спокойна.

— Прости, Ребекка…Я не…

— Только давай договоримся об одном? Если он не вернется, а мне будет становиться все хуже, и если настанет такой момент, когда ты подумаешь «Лучше бы она умерла», то сделай одолжение — вколи мне снотворного смертельную дозу. Хорошо? Не хочу умирать, чувствуя, как легкие сжимаются до размеров теннисных мячей.

— Я не смогу этого сделать, я же врач!

— Погоди, как это называлось раньше? — не могу вспомнить это страшное слово.

— Эвтаназия, — скупо отвечает Гретта. — Ты предлагаешь мне добровольно убить тебя? Нет, я не могу.