Потерянная любовь

— Мы можем попытаться достать его. Лучше попытаться, чем сидеть и ничего не делать. Иначе А-2 победила, — сурово замечает мне Гретта, и я понимаю, что она права.

— Но если ты продолжишь так валяться, то можешь не успеть помочь Алексу. Помни, у Стефани инкубационный период составил всего несколько часов.

Уолтер притаскивает с собой Мастуфа, мотивируя тем, что ему нужно загипсовать сломанную кисть. Но я думаю, что он просто старается максимально обезопасить нас. Бедный парень, он вообще не понимает, что происходит и что нам от него надо.

— Гретта, глянь его руку.

— Брат, не надо! Заживет, честное слово!

— Ага, сама возьмет и заживет. Давай, не выделывайся, — Уолтер одной рукой усаживает Мастуфа на свободный стул. Гретта достает материал для гипсования и бегло осматривает руку несчастного охранника высотки.

— У меня нет рентгена, поэтому не могу сказать, насколько все серьезно. Я могу лишь загипсовать тебе кисть и надеяться, что все срастется правильно.

— Спасибо, Гретта. Ты хорошая, — Мастуф постоянно оглядывал нашу троицу испуганными глазами, все еще гадая, пристрелим мы его после этого или нет.

— Я лишь делаю то, что должна сделать. Я же врач, забыл?

Пока она оказывает первую помощь, отворачиваюсь от них всех. Тошно видеть эти лица.

Снова подступили слезы, пришлось сильно сглотнуть, чтобы сдержать себя в руках. Размышляя о том, какого сейчас ему, я далеко не продвинусь в помощи. Гретта, безусловно, права, но что я могу сделать? Что мы можем сделать? Каким образом добудем лекарство?

Кинемся по всем городам с криками: «Срочно подайте лекарство»?

Казалось, что все безнадежно потеряно.

Но сколько раз за последний год мне казалось, что хуже уже быть не может? Что все, вот она черта невозврата, после которой только боль и тьма, и все равно находились решения. И мы еще живы.

Пока что.

В голове набатом било последнее «Прости, я не справился», кинутое мне в руки из губ Алекса. Я держала его «Прости» как хрупкое хрустальное сокровище. Прощение. Какое тут может быть прощение? За что я должна его простить?

За то, что он заразился?

За то, что он бросил меня, хоть и выбора у него не было?

За то, что все случилось именно так, и он ушел?

То, что я сейчас чувствовала к Алексу, можно было описать несколькими словами. Гнев за то, что поступил именно так, как поступил. Отчаянье от мысли, что он заразен и вскоре умрет.

И безграничную нехватку его рядом. Я физически ощущала, как без него тяжело дышать. Он стал для меня всем — воздухом, светом, моим смыслом жизни. Я не представляю, как жила до этого, и совсем не вижу будущего без него.

Оно бессмысленно.

И что мне делать теперь?

Гретта права, я, во что бы то ни стало, обязана попытаться ему помочь.

Осталось лишь придумать, как именно мне это сделать.

22

Алекс

Весь день мы шли куда-то на запад от высотки, пробираясь через пустующие дома и брошенные машины. Постепенно Ноун-Таун закончился, сменившись расцветающим полем с далеким пролеском на севере. Деревья плотной стеной опоясывали опушку по северной границе, выстроившись, словно стражи леса.

Асфальтовая дорога серой змеей убегала вперед за горизонт. Прошлогодняя трава и листва, спящая зимой под снегом, пахла сыростью. Этот запах отчего-то сильно давил на меня, словно я сам — прошлогодняя трава, которая скоро рассыплется в труху.

Оставив за спиной последний дом Ноун-Тауна с двускатной крышей из красной черепицы, угрюмо оборачиваюсь, словно хочу что-то еще увидеть там, найти отблеск надежды, крохотный шанс на успех нашего мероприятия.

Уже скучаю. Черт, какие-то девчачьи мысли. Надо от этого избавляться. Если я и дальше позволю себе раскисать на каждом шагу, то не видать мне Ребекки больше никогда.

Джанин к моему облегчению всю дорогу молчала, как я и просил. Тихо шла позади, иногда кашляя или шмыгая носом. Плевать на нее, сама увязалась. Я предлагал ей уйти, когда еще было время.

Жгучая пустота внутри росла с каждой минутой, возвращая в памяти счастливые моменты нашей жизни с Ребеккой. А-2 скоро сотрет все воспоминания о ней. И я забуду даже, как выглядело ее лицо. Отвратительно понимать, что совсем скоро я забуду самого близкого для меня человека.

— Привал, — сухо говорю, остановившись около поваленного дерева.

Черт, а я ведь даже не позаботился о провизии, словно заразившись А-2, потребность в еде отпадет сама собой. Но это не так, чувствую, как в животе ноет сосущее чувство голода.

Джанин усаживается на поваленный ствол дерева, расстегивает рюкзак и достает упаковку печенья из топленого молока. Я в детстве очень любил такие. В детстве…Словно целую жизнь назад.

— Угощайся, — она протягивает пачку мне. — У них скоро срок годности закончится, надо доесть.

— Срок их годности беспокоит меня сейчас меньше всего, — мрачно отвечаю, но от угощенья не отказываюсь. Я же не враг сам себе. — Спасибо.

— Да не за что, ты, как я вижу, решил идти налегке. Ни припасов, ни воды, — она не знает про скромные пожитки, что дали в высотке перед вылазкой. Припасы там, конечно, были, но они не рассчитаны на многодневный поход неизвестно куда.

— Некогда было об этом думать.