Потерянная, обретенная

– Дай… Дай его мне!

У нее еще не восстановилось дыхание, слезы блестят на глазах, и все-таки она очень красивая. Я заворачиваю ребенка в тряпку и подаю ей. Потом вспоминаю, что у меня есть еще одно дело, поливаю водкой нож папаши Маливуара, который преспокойно храпит на козлах, отрезаю узкую полосу ткани от своего носового платка и перевязываю пуповину. Вдруг Луиза ахает:

– Что это? Снова? Еще один? Нет, не может быть!

И правда – не может. Это из нее выходит послед – целый, округлый, похожий на свиную печень, – и вытекает довольно много крови. Но я спокойна, потому что знаю: это нормально, так и должно быть.

На меня наваливается ужасная усталость. Я больше ничего не могу. Мне хочется лечь в траву, заснуть и спать двое суток подряд. Или прямо тут умереть. Непонятно, почему они решили, что это мне по силам. Где это слыхано, чтобы девушки моего возраста самостоятельно принимали роды!

– Теперь сами, – говорю я и валюсь в траву.

И действительно, все как-то улаживается. Мне больше ничего не надо делать. Рене расталкивает Маливуара, который обалдело таращит на нас глаза. Помогает Луизе взобраться на повозку. Усаживает ее так, чтобы и им с ребеночком было удобно, и ткани не испортились от неожиданного соседства. Отвязывает лошадь.

Я ничего этого не вижу. Я говорю со своим братом Октавом. Он сидит рядом на траве и смотрит на меня весело и ласково. И я ощущаю его взгляд как солнечный свет.

– Ты отлично справилась, Вороненок, – говорит он.

– Октав, – шепчу я. У меня нет голоса, но я знаю, он все поймет по движению губ. – Где ты был? Почему не приходил так долго?

– Я всегда был здесь, – отвечает брат. – Я всегда с тобой. Разве ты не чувствуешь?

– Возьми меня за руку, – прошу я.

– Катрин, – зовет меня Рене. – Катрин, как ты себя чувствуешь?

– Иди сюда, – отвечаю я шепотом.

– Что? Не слышу. Ты можешь двигаться?

Разумеется, я могу двигаться, что она, смеется, что ли?

– Рене, иди сюда. Я познакомлю тебя с моим братом…

– Что?

Оглохла она, что ли?

– Это мой брат Октав. Я говорила тебе о нем.

– Катрин… Тут нет никого, кроме нас. Ты переутомилась, бедняжка моя. Тебе нужно лечь.

В самом деле, Октава рядом нет. Но моя рука еще чувствует прикосновение его руки. Рене, поддерживая, ведет меня к повозке, иначе бы я упала.

Так мы и прибываем в обитель: не вполне еще протрезвевший дядюшка Маливуар, бледная Рене, Луиза с младенцем на руках и я, наполовину спящая, наполовину грезящая наяву. Но, невзирая на страшную усталость, я чувствую, что в моей жизни произошло что-то очень важное.

Глава 6

На некоторое время мы с Рене становимся объектом внимания всей обители. На нас смотрят и сестры, и пансионерки, даже самые маленькие, даже те, до кого пока не доходит смысл произошедшего.

– Я бы не позволила Луизе ехать с вами! – сокрушается сестра Мари-Анж. – Она сделала это тайком. Очень опрометчивый поступок! Но вы прекрасно проявили себя, барышни. И Луиза, и малыш в полном порядке, лучшего и пожелать нельзя. Но откуда вы знали, что нужно делать?

– О, это не я, – отказывается от своей части славы Рене. – Я боюсь крови и вообще большую часть времени провела в обмороке. Это все Катрин.

– Катрин? – в устремленном на меня взгляде сестры есть что-то новое. – Наверное, ты видела, как это происходит у животных?

Я неопределенно киваю, но потом решаю сказать правду.

– Просто я читала книги в библиотеке.

– Книги? – сестра кажется испуганной.

– Ну да. «Трактат о физиологии» Лонге, «Описательную анатомию» Крювелье, потом еще «Гинекологию» де Куртю и «Родовспоможение» Пинара.

– Но… зачем, дитя мое? С какой целью?

– Мне хотелось узнать, зачем из меня каждый месяц идет кровь.

Сестра Мари-Анж откидывается на спинку стула. Она и хмурится, и улыбается, и я не понимаю, что она чувствует. Рене тоже смотрит на меня во все глаза.

– А ты тоже читала эти книги? – обращается к ней сестра.

Рене мотает головой.

– Ты не могла бы оставить нас на минутку?

– Да, конечно.

И, дождавшись, когда Рене прикроет за собой дверь:

– Видишь ли, Катрин, обычно сведения такого рода, гм… Не сообщают девочкам твоего возраста. Но времена меняются, неведение теперь не считается таким уж благом даже в самой консервативной среде. И потом, я уверена, ты читала эти книги, руководствуясь не каким-либо тайным чувством, а жаждой познания. И эти новые знания пошли тебе на пользу… Не говоря уж о Луизе и ее ребенке.

– Что с ними будет? – задаю я давно вертевшийся на языке вопрос. Я не очень понимаю, какое такое тайное чувство имеет в виду сестра, но мне и не хочется выяснять.

– Луиза выйдет замуж за отца своего ребенка, – отвечает сестра Мари-Анж. Мне кажется, она говорит теперь со мной иначе, как с равной. – Он из деревни, славный парень. Все будет хорошо. Не сомневаюсь, что они захотят видеть тебя крестной малыша.

Я киваю. Мне хватает ума держать при себе свои догадки. Но, полагаю, отец ребенка Луизы вовсе не из деревни. И он не «славный парень», а просто мерзавец. Но сестрам про это знать необязательно. Надеюсь, и Рене будет молчать.