Потерянная, обретенная

Две девушки в приемном покое клиники. Их платья мокры от дождя. У одной под пышными складками юбки – живот, уже опустившийся в предродовом ожидании. Вторая поддерживает ее, но выглядит куда более испуганной. Она бросается к появившейся сестре милосердия:

– Она ведь еще не может родить? Ведь еще слишком рано…

– Сейчас будет доктор, – успокаивает ее сестра.

У той, второй, большие черные глаза и темные волосы. Она очень бледна, но стоит прямо. Сестра уводит ее по коридору. Все дальше и дальше… Дальше и дальше… Вторая девушка садится на скамью, роняет голову на руки и приготавливается ждать.

– Роды были преждевременными и происходили слишком быстро. Ребенок не плакал и не дышал, кожные покровы были синюшными, присутствовали все признаки удушья. Девочку положили в коробку и отнесли в подвал. Через несколько часов Габриэль Бонёр настолько пришла в себя, что покинула клинику самостоятельно. К тому же она заплатила только за помощь в родах, а не за содержание. И ушла. А наутро человек, занимавшийся, эм-м-м… захоронениями… обнаружил в подвале живого ребенка. Ребенок провел там всю ночь.

– Ребенок – это я? – уточняю зачем-то.

– Да, именно это я и имела в виду.

– А мой брат? У меня ведь был брат!

Сестра Агнесса удивляется.

– Но… тут ничего об этом не написано. Тебе сказала сестра Анна?

Я чувствую, что лучше согласиться.

– У Габриэль Бонёр была двойня. Но мальчик, который родился первым, тоже был…

Я гляжу в сторону и молчу.

«Мертв» – это слово падает на меня, будто камень.

– Не может быть, – говорю я.

– Отчего же? – вздыхает сестра Агнесса. – К сожалению, очень даже может. Мне жаль.

Я закрываю глаза и вижу свою мать, ее запрокинутое осунувшееся лицо. У нее запеклись губы, глаза крепко зажмурены, но из-под ресниц струятся слезы. Рядом люди, но никто не говорит слов утешения, словно признавая ее право на горе. Я вижу старуху в длинном синем фартуке. Переваливаясь с ноги на ногу, она уносит вдаль по коридору неприятного вида длинный ящик…

– Вдруг он был жив? Как и я?

– Нет. Не думай об этом, девочка моя. Тебе надо думать о себе.

– Он был жив! – настаиваю я. – Его обнаружили и увезли в приют… В другой приют. Он вырос там и теперь…

Я вижу в глазах сестры Агнессы страх.

И вспоминаю ту ночь, когда мне удалось спасти обитель от пожара.

И слова, сказанные сестрой Анной:

«Я все вспоминаю, какая гроза была, когда она родилась. Она не дышала, а глаза были открыты… И никогда не кричала, как другие младенцы. Она так похожа на свою мать! Та тоже не кричала, даже рожая, не издала ни звука!»

Я беру себя в руки.

– Простите, сестра. Я сама не своя от волнения.

Как спокойно звучит мой голос!

– Понимаю, дитя мое. Пожалуй, и Лазарь был сам не свой, воскреснув из мертвых. Я не сравниваю тебя с Лазарем, но разве это не чудо? Ребенок, который из-за оплошности акушерки был принят за мертвого, проводит ночь в холодном подвале и не подхватывает даже насморка!

Рядом со своим мертвым братом, подумала я. Мы лежали рядом в этом ужасном ящике, может быть, обнявшись, как в утробе матери. Он отдал мне остатки своей жизни. Неудивительно, что я вижу его и говорю с ним до сих пор. Право же, ничего странного в этом нет.

Разумеется, если бы я поведала об этом сестре Агнессе, она бы сочла это очень странным…

– Мы предпринимали попытки найти твою мать. Сестра Анна, руководствуясь опытом многолетних наблюдений, знала, что девушки часто верно называют свое имя, но утаивают фамилию. Далее, пальцы твоей матери были исколоты, как это свойственно швеям. С ней была другая девушка, или близкая подруга, или сестра. Обе говорили, как говорят в Оверни. О, сестра Анна оказалась настоящим сыщиком! Ей надо было найти двух сестер-овернок, одну из которых зовут Габриэль. Она обошла множество швейных мастерских города, но не преуспела. Либо девушки были приезжими, нездешними, и уехали восвояси, либо работали не на фабрике, а на себя, негласно… Убедившись в тщетности своих поисков, сестра Анна привезла тебя в нашу обитель, где ты много лет была образцом кротости и прилежания. И вот не так давно все мы узнали о твоем беспримерном, похвальном поступке. Сестра Мари-Анж сказала, что ты хотела бы продолжить образование?

Не могу припомнить, чтобы я высказывала желание учиться. Но, вероятно, сестра Мари-Анж так поняла мое стремление читать запретные книги. Что ж, это неплохо.

– На сегодня, пожалуй, тебе достаточно новостей. Ступай, отдохни. Ты выглядишь очень усталой. У нас еще будет время поговорить, все обсудить. Иди, детка.

Ах, какое там «отдохни»!

В дортуаре рыдала Рене.

– Ты теперь уедешь, да? Я слышала… Я подслушивала…

– Это нехорошо, – пожурила ее я. – А чего ты плачешь?

– Не хочу оставаться здесь без тебя!

– Ну, так и не оставайся. Уедем вместе. Хочешь?

– Очень хочу, – Рене подняла распухшее лицо с подушки. – Я без тебя пропаду. И ты без меня. Мы с тобой одни в этом мире и должны держаться вместе.

Прежде я возразила бы ей.

Но сейчас промолчала.

Глава 7