Потерянная Россия

Я приехал на Запад в самый критический месяц перед переломом войны. Германия готовилась к новому наступлению, которое должно было стать и стало решающим. Англия и Франция уже вместе с Соединенными Штатами в последнем напряжении готовились к бою. Но в Лондоне жизнь била ключом. Вспоминая условия жизни в Петербурге в последние месяцы войны, трудно было ощущать войну в Лондоне — так все было крепко, устойчиво. Уверенность в непобедимости германской военной машины, которая владела большевиками и частью правых, антибольшевистских кругов внутри России, здесь, в Лондоне, казалась нелепостью. Твердая воля и императорской, и демократической России продолжать войну с Германией до конца никогда не казалась мне столь оправданной, как в эти первые недели моей жизни за границей. Вера, которой после Бреста жила вся демократическая Россия, в то, что победа союзников будет часом освобождения и восстановления свободной России, превратилась у меня в уверенность. Об этом при первом удобном случае я послал сообщение моим политическим друзьям, оставшимся в России и продолжавшим борьбу на местах.

Свидание с Ллойд Джорджем укрепило меня в моем оптимизме. В это время уже были получены сведения об успешном русско — чешском движении на Волге, о начавшемся освобождении от большевиков Сибири. Моя задача облегчалась. Я говорил Ллойд Джорджу не о том, что должно случиться, а о том, что уже началось. Мне оставалось только разве объяснить внутренний смысл и внутреннюю связь отдельных эпизодов борьбы, показать, какие силы в этой борьбе участвуют, подчеркнуть, что движение начато демократическими силами, что в нем участвуют левые и социалистические партии — в частности, в движении на Волге принимал участие будущий советский посол в Лондоне Иван Майский [220], — крестьяне, рабочие, интеллигенция, что кооперативы снабжают новые армии средствами и т. д. Задача союзников — ускорить военную помощь, согласовать свои действия с настроениями в России и не разбивать там действиями своих представителей на местах единство всенародного движения. У меня осталось впечатление — может быть, и ошибочное, — что мой рассказ раскрыл перед Ллойд Джорджем такую действительность России, которой он не знал. Он попросил меня сейчас же повидать военного министра лорда Милнера и поехать в Париж, куда он сам ехал на военный совет союзников в Версале. В ближайшем своем выступлении в палате Ллойд Джордж сообщил о хороших сведениях, только что полученных из России.

Свидание с лордом Милнером имело для меня совершенно определенный смысл. Много лет спустя при случайном свидании с Ллойд Джорджем мы заговорили о прошлом. В конце разговора я спросил Ллойд Джорджа, почему в начале революции (в 1917–1918 гг.) союзники упорно содействовали военным заговорам, направленным на установление диктатуры. «Я об этом ничего не знал. Во время войны военное министерство вело у нас свою собственную международную политику», — ответил бывший британский премьер. Направляя меня к лорду Милнеру, он, может быть, хотел косвенно воздействовать на направление этой автономной военной дипломатии. Во всяком случае, отправляясь на свидание с лордом Милнером, я знал, куда я еду: плоды военной дипломатии союзников Россия пожала еще во время Корниловского восстания. Но это было печальное прошлое, о котором я не хотел и не имел права вспоминать в критический момент. Лорд Милнер весьма любезно меня принял и внимательно выслушал все мои сообщения, ни в чем не выдавая своего к ним отношения.