Потерянная рукопись Глинки

Она плакала – была растрогана. После заседания они сидели вдвоем в большой приемной суда на софе – обоим это напомнило далекий тысяча восемьсот тридцать пятый год, гостиную в Новоспасском, когда они могли легко и с удовольствием вот так разговаривать, сидя на диване.

Она опять начала плакать. Глинка стал ее утешать.

– Не должно, сударыня, плакать на людях.

И, как прежде бывало, она его тотчас послушалась и вытерла слезы. Глинка тоже был растроган. Он действительно не хотел ее обидеть. Ведь можно уладить дело мирно!

– Послушайте, Мари, – сказал он с чувством, – я не держу на вас зла. Наймите адвоката, он поможет уладить дело. Я сам, когда получу развод, помогу вам со всеми вопросами. И отдам все причитающееся от моего наследства.

Она слушала поначалу внимательно, кивала…

Глинка предлагал не заводить уголовного и полицейского разбирательства. Такой ход дела мог сильно навредить корнету.

– Всего менее я сержусь на него, – говорил Глинка. – Давайте решим дело мирно, между собой. Мне нужна от вас только свобода. Я тотчас уеду в Малороссию…

Вот Малороссию ему упоминать не следовало! Услышав это слово, женщина встрепенулась.

– Вы собираетесь жениться на своей любовнице, вы надеетесь быть счастливым! – Уже без слез и со злобой заговорила она. – А я получу осуждение и наказание в виде «вечного безбрачия»!

«Вечное безбрачие» присуждалось женщине, изменившей мужу. В случае такого наказания она не могла больше выйти замуж официально. Запрет на брак ужасно пугал Марью Петровну, хотя корнет Васильчиков был готов на все – они могли создать неофициальную семью. Однако Марье Петровне для счастья необходимо было блистать в свете, а невенчанный брак такую возможность не предполагал.

Попытка договориться мирно – теперь уже со стороны Глинки – вторично сорвалась. Ни одна из сторон не готова была уступить.

Бракоразводный процесс затягивался. Из Малороссии приходили дурные вести: здоровье Екатерины ухудшилось, ей назначили железистые ванны, которые страшно пугали Глинку: после приема таких ванн умер его друг молодости, и композитор считал их очень вредными. Нервное напряжение последних лет сказывалось и на Глинке, он тоже постоянно болел. К середине лета его состояние немного улучшилось, и он даже задумал съездить в Киев.

Однако внезапно все радужные перспективы рухнули. Поездку не разрешили, адвоката отменили. Дело затягивалось и повернулось не в пользу композитора. Даже знакомства в Третьем отделении не помогли.