Потерянная рукопись Глинки

Итак, в ту ночь он не мог уснуть. Он долго лежал в темноте. Дом был погружен в тишину, тихо было и на улице. Тихо, темно – почему же он не спит? Нынешний вечер по всему должен был принести ему удовлетворение: хозяева и гости искренне восхищались его музыкой, любовались им самим. И он был их восхищения, конечно, достоин: прекрасно играл, сочинял, красиво держался… Его называли гением! Как сказал этот жандармский полковник, очень неплохо исполнивший «Я помню чудное мгновенье…»? «Два гения здесь сошлись, два гения стали рядом в этом романсе…» Да, он уже привык к этому сравнению с автором слов, Пушкиным, его часто произносили при нем: музыка и слова так слились здесь… Глинка оживился было, но память услужливо выставила картинку: плачущая, бросающая ему упреки Кати, вдохновившая когда-то на эту музыку.

Он любил красоту и собирался прожить жизнь красиво, как и должен человек искусства. Кукольник называл его эстетом. Почему такой некрасивой оказалась жизнь? Лживая, запутавшаяся в притворстве несчастная женщина – его жена, благородный, но глупый, так бездарно погибший корнет Васильчиков… Глупый ли? Может быть, он прав и погибнуть лучше? Композитор усмехнулся, вспомнив свой ответ жене, намекнувшей на близость жизненной ситуации двух художников: «Хотя я и не думаю быть умнее Пушкина, но из-за жены лба под пулю не подставлю», – сказал он тогда Марье Петровне.

Отдавать жизнь за женщину, которую давно не любил и презирал, и впрямь не стоило. Но как иначе защитить собственную честь? Суд, ставший в конце концов на его сторону, ему не помог: он испытал осуждение врагов и друзей; до сих пор чувство щемящей тоски охватывает его при воспоминании о пережитом. Сейчас она нахлынула с особой силой. Почему? Ведь все хорошо, он в компании друзей.

Этот дом… Он напомнил о молодом человеке, о первом светлом чувстве к хорошей, очаровательной девушке… Вспомнил, как читали по вечерам «Евгения Онегина». Он называл тогда Лизу Ольгой, а она обижалась – считала себя Татьяной.