1 сентября 1598 года – в первый день нового года, исчисляемого от сотворения мира (Россия перейдет на новый календарь с новолетием 1 января лишь в начале XVIII века при Петре I) – высшая знать собралась в Успенском соборе Кремля, где Бориса венчали на царство. Он выступал в окружении свиты. Один из бояр нес шапку Мономаха, другой – скипетр, третий – державу (“яблоко царского чина” на языке того времени). Годунов взошел на престол, верный патриарх Иов возложил на него венец и вручил прочие царские регалии. В новое столетие Россия вступала с новым тандемом мирской и духовной власти, новой и (казалось) перспективной династией. Традиционное вступление на трон сулило радужное будущее.
Однако начало XVII века принесло России неисчислимые беды. Внезапная смерть Бориса в апреле 1605 года, в разгар народных волнений, погрузила Московию в длительный и кровопролитный политический кризис, гражданскую войну и иноземное вторжение, названные Смутным временем. В течение восьми лет правители сменяли друг друга на московском престоле. Монах-расстрига Григорий Отрепьев объявил себя царевичем Дмитрием, якобы выжившим сыном Ивана Грозного, царствовал чуть меньше года, с июня 1605-го по май 1606-го. В мае 1606 года он был убит сторонниками князя Василия Шуйского, одного из потомков Рюрика. В июле 1610 года свергли и Шуйского. Новым претендентом на престол был королевич Владислав, сын польского короля Сигизмунда III, – впрочем, король и сам желал занять русский престол. Польские войска заняли Москву. Смута закончилась в 1613 году, когда, после изгнания из Москвы поляков, Земский собор избрал царем Михаила Романова – родоначальника новой династии.
Тяжкие испытания привели к переменам в русской исторической, политической и культурной идентичности, сформировавшейся в течение предыдущих полутора веков, после падения татаро-монгольского ига. С одной стороны, кризис положил начало процессу отделения особы царя от государства, которым он правил, – это заложило фундамент современной русской нации. С другой – патриотическая реакция на польское вторжение, ставшая важнейшей частью кризиса и углубившая его, связала верность царю с любовью к “земле” и церкви. Предательство одного из элементов триады с официальной точки зрения становилось изменой и двум другим.
Если вдуматься в то, какими словами русских призывали выступить против иноземных захватчиков, самыми важными были защита веры и православной церкви. Страна не имела правящей династии или легитимного светского органа для управления государством, следовательно, церковь приобретала особое значение. Архипастырь наконец вышел из тени государя, где находился с самых первых дней Московского царства, и претендовал теперь на роль главного игрока не только на духовном, но и на светском поле. Эта миссия досталась Гермогену – третьему московскому патриарху. Избрали его в июле 1606 года, в возрасте около 75 лет. По меркам того времени Гермоген казался дряхлым старцем. От него не ждали перемен, но получилось, что как раз их он и принес.
В пастырских посланиях Гермогена отразилась перемена в мировоззрении духовных и светских элит России, их попытка дать ответ на брошенный Смутой вызов. Предстоятель неожиданно отказал в принадлежности к истинному христианству тем, кто поднял мятеж против новоизбранного царя Василия. Одно из его посланий гласило:
Обращаюсь к вам, бывшим православным христианам всякого чина и возраста, а ныне не ведаем, как и назвать вас, ибо вы отступили от Бога, возненавидели правду, отпали от соборной и апостольской церкви, отступили от Богом венчанного и святым елеем помазанного царя Василия Ивановича, вы забыли обеты православной веры нашей, в которой мы родились, крестились, воспитались и возросли; преступили крестное целование и клятву – стоять до смерти за дом Пресвятой Богородицы и за Московское государство – и пристали к ложно мнимому царику вашему5.
Настоятельное требование Гермогена – истинный русский и настоящий христианин должен быть предан царю – проходит красной нитью в русской литературе первой половины XVII века. С Гермогена начался процесс возвышения патриаршей власти вровень или даже над властью царя.