Потерянное царство. Поход за имперским идеалом и сотворение русской нации [c 1470 года до наших дней]

Результаты референдума, состоявшегося 16 марта 2014 года, напоминали выборы советских времен: было объявлено, что 92 % проголосовавших высказались за присоединение к России. В Севастополе проголосовали “за” 123 % по отношению к существовавшим спискам избирателей. Это был вызов демократии и здравому смыслу. Этнические русские составляли на полуострове большинство, и доля русскоязычного населения была подавляющей, но если судить по опросам, проведенным лишь за месяц до описываемых событий, то большая часть жителей Крыма хотела остаться в составе Украины. 17 марта 2014 года, на следующий день после референдума, новые крымские власти объявили о независимости полуострова от Украины. В тот же день Владимир Путин подписал два документа: в первом признавалась независимость Крыма, а второй инициировал соглашение о включении независимого Крыма в состав Российской Федерации. Планы для чрезвычайных ситуаций, включавшие аннексию Крыма, а также дестабилизацию и возможное разделение остальной Украины, существовали по крайней мере со времен саммита в Бухаресте в 2008 году. Владимир Путин тогда сказал Джорджу Бушу, президенту США, что Украина – не настоящая страна, а конгломерат регионов и что ее вступление в НАТО может вызвать сопротивление ее восточной и южной частей.

Однако в 2014 году аннексия была вызвана не расширением НАТО или ЕС, а всего лишь желанием Украины подписать соглашение об ассоциации с последним. Соглашение об ассоциации с ЕС не сопровождалось обещанием будущего членства Украины в ЕС или НАТО – но все же договор грозил подорвать планы Путина по созданию конкурентноспособного Евразийского союза, который без Украины был бы неполным. И президент России решил прибегнуть к радикальным мерам, чтобы остановить украинский дрейф на Запад. Есть мнение, что его действия привели к противоположному результату, толкнув Украину к Западу с такой силой, о которой до аннексии Крыма невозможно было и помыслить.

18 марта 2014 года в Москве было холодно и пасмурно. Но Георгиевский зал в Большом Кремлевском дворце, построенном в середине XIX века при Николае I, был залит ярким светом огромных хрустальных люстр и блистал золотом. На возвышении были установлены флаги Российской Федерации и президентский штандарт. К членам Совета Федерации, к депутатам Государственной думы РФ, а также к министрам и представителям общественных организаций, подконтрольных государству, присоединились новые лидеры Крыма, недавно оккупированного российскими войсками.

Представители российской политической элиты и гости ожидали появления Владимира Путина. Это была уже третья легислатура главы государства и 15-й год на вершине власти: он дважды был президентом, дважды – премьер-министром, а теперь снова занял президентский пост. Едва он переступил порог, все встали. Путин пригласил всех садиться и начал свое выступление. С точки зрения Запада, задача ему предстояла трудная: сформулировать обоснование для захвата Крыма – впервые после окончания Второй мировой войны крупная европейская держава насильственно присоединяла территорию суверенного государства. Путина, похоже, не смущала сложность этого дела. Аргументы его по большей части касались не законности, а истории и культуры.

Он заявил, что русские после распада СССР были разделены против их воли. Падение Союза он вспомнил как время ужасной несправедливости по отношению к русскому народу:

… большой страны не стало. И когда Крым вдруг оказался уже в другом государстве, вот тогда уже Россия почувствовала, что ее даже не просто обокрали, а ограбили¹.

И продолжил:

Сегодня, спустя уже много лет, я слышал, как крымчане, совсем недавно, говорят, что тогда, в 1991 году, их передали из рук в руки просто как мешок картошки. Трудно с этим не согласиться. Российское государство, что же оно? Ну что, Россия? Опустила голову и смирилась, проглотила эту обиду. Наша страна находилась тогда в таком тяжелом состоянии, что просто не могла реально защитить свои интересы. Но люди не могли смириться с вопиющей исторической несправедливостью. Все эти годы и граждане, и многие общественные деятели неоднократно поднимали эту тему, говорили, что Крым – это исконно русская земля, а Севастополь – русский город².

Критики России начали сравнивать Путина с Гитлером, указывая, как оба лидера использовали вопрос об этническом меньшинстве: Гитлер – чтобы разделить Чехословакию и аннексировать Австрию в 1938 году, а Путин – чтобы присоединить Крым. Не думать о крымском аншлюсе было просто невозможно. Путин не избегал исторических параллелей. И более того, по его словам, он рассчитывал, что немцы поймут его – только сравнят его действия не с аншлюсом, а с объединением Восточной и Западной Германии в 1989 году. В обоих случаях, настаивал он, разделенные нации воссоединились. Но его довод о необходимости защитить этнических русских от потенциальных угроз восходил не к 1989 году, а скорее к 1938-му.