Потерянные боги

Перед глазами опять встало лицо того парнишки. Он никак не мог выкинуть его из головы – особенно эти бледные серые глаза. Они были так похожи на глаза его детей. Он выудил из кармана пальто маленькую бутылочку, вытащил пробку и, морщась от горечи, отпил. Содержимое бутылочки имело своим источником плескавшиеся внизу воды Леты, но это было не то жалкое, разбодяженное зелье, которое подавали в придорожных рыдальнях, а крепкая, угольно-черная, густая как сироп жижа, которую варили в своих чанах монахи ордена Поверженной Веры. Предполагалось, что эта штука способна заставить тебя забыть обо всем – на время. Хорошее, плохое, все. Давненько он уже не прикладывался к бутылке, но это видение… Этот рыжий парнишка…

– Черт, – сказал он себе под нос, вновь поднес бутылку к губам и сделал долгий-долгий глоток, чувствуя, как немеет язык, и не заботясь уже о возможных последствиях. Хлебнешь слишком много – и забудешь уже навсегда. Забудешь, как тебя зовут, забудешь, как застегивать ширинку, станешь одним из тех безмозглых мертвяков, что шатаются без цели по улицам, пока, наконец, кто-то не разрежет их на кусочки и не съест со всеми потрохами.

Онемение распространилось, охватило всю голову целиком. Высящиеся вокруг скалы начали расплываться перед глазами, но воспоминания все не отпускали. Они не отпускали никогда. «Сколько же времени прошло, – подумал он. – Сорок лет? Пятьдесят? Так почему же такое ощущение, будто это было только вчера?» Он поднял бутылочку к глазам и принялся играть в гляделки с черепом, скалившимся с этикетки.

– Сколько лет должно пройти, чтобы человек забыл, как убивал собственных детей? Сколько времени пройдет прежде, чем он перестанет слышать их предсмертные крики?

Он сделал еще глоток, осушив бутылку до дна, а потом размахнулся и бросил ее в реку, наблюдая, как она, кувыркаясь, летит вниз, в темные воды.

– Один шаг, – сказал он. – Это займет один шаг.

Он сделал шаг, другой, и вот носки его сапог нависают над обрывом. «Давай, – прошептал Гэвин. – Еще один шаг».

– Эй, Гэвин, – крикнул ему Ансель. – Эта скала держится на соплях, чувак. Обвалится в реку, и ты вместе с ней.

«Вот жалость-то будет», – подумал Гэвин. У него кружилась голова. Он качнулся на пятках, услышал, как под ним трещит камень.

– Гэвин, ты меня слышишь?

Звон оружия. Топот тяжелых сапог вверх по дороге к обрыву, перекличка мужских голосов, ухарские выкрики. Звуки, которые издают мужчины, которые только что сражались и победили – несмотря ни на что.

– Эй, Гэвин, – крикнул ему Ансель. – Погляди-ка сюда. Это тебе понравится.

Гэвин повернулся. Вверх по склону верхом на грязной белой лошади ехал человек. Это был полковник Тернер Эшби. Он сидел, покачиваясь в седле, сунув руку за отворот конфедератского кавалерийского мундира – того самого, в котором он пришел сюда, вниз. Длинная черная борода – борода горца – обрамляла его скептическое, но располагающее лицо. Следом за ним ехала повозка – не просто повозка, а одна из колесниц Хоркоса, вся отделанная золотом. К скамье был торчком привязан не кто иной, как сам Господин Хоркос; ноги у него были обрублены по колено, руки – по локоть, один глаз вырван, вместо рта – зияющая кровавая дыра.

– Он это сделал, – произнес Ансель; в его голосе слышалось чуть ли не благоговение. – Сукин сын таки сделал это! Мы взяли бога, Гэвин. Бога! Можешь ты в это поверить?

Гэвин отступил от края.

В руке Полковник держал копье с наконечником из золота, такого яркого, что, казалось, оно светится само по себе. Он улыбался, и Гэвину подумалось, что никогда еще ни один человек, ни один мужчина не заслуживал такого права на улыбку.

Полковник ехал в окружении разномастного, потрепанного отряда, прозванного им Рейнджерами Эшби – напоминание о конфедератских днях, когда он командовал группой партизан. Многие уже облачились в свои боевые трофеи – доспехи и кольчуги, другие сжимали в руках превосходной выделки оружие, принадлежавшее раньше стражникам Господина. Кое-кто напялил даже изысканные головные уборы из перьев, какие носили Хоркосовы танцовщицы: они паясничали, валяли дурака и смеялись так, что едва могли идти, опьяненные радостью победы. Но ни один не снял алый шарф или платок, знак принадлежности к рейнджерам Полковника. Позади отряда вели лошадей – более десятка великолепных животных. Гэвин кивнул, зная, какую роль эти скакуны могут сыграть в предстоящих им испытаниях.

Полковник натянул поводья и спрыгнул с лошади прямо в повозку, встав рядом с поверженным божеством.

– Я дал клятву каждому из вас, – раздался его громкий, властный голос. – Сегодня… Сегодня я сдержал эту клятву. – Он высоко поднял копье, так, чтобы видели все. – Вот оно. Вот оно. Вот… оно!