– Вы знали, что я сотворил в Праге.
Клементе кивнул:
– Убив Девока, ты совершил смертный грех. Но раз ты не помнил этого, то и не мог исповедаться. А раз ты не исповедался, то не мог получить отпущение. Но по тем же самым причинам ты как будто бы его и не совершал. Вот почему тебя простили.
– И поэтому ты все от меня скрывал.
– Что все время повторяют пенитенциарии?
Маркус вспомнил выученную наизусть литанию:
– «Есть место, в котором мир света встречается с миром сумерек. Там-то и происходит главное: в краю теней, где все разрежено, смутно, нечетко. Мы – стражи, призванные охранять эту границу. Но время от времени что-то прорывается в наш мир. Я должен изловить это и отправить обратно во мрак».
– Опасно пребывать постоянно на этой линии, некоторые пенитенциарии сделали роковой шаг: тьма поглотила их, и они никогда не вернулись.
– Ты хочешь сказать – то, что случилось с Джеремией, случилось и со мной, прежде чем я потерял память?
– Не с тобой. С Девоком.
Маркус онемел.
– Это Девок принес пистолет в тот гостиничный номер. Ты просто разоружил его, пытался защищаться. Вы боролись, потом были сделаны выстрелы.
– Откуда вы знаете, что случилось? Никого из вас там не было, – возразил Маркус.
– Перед тем как ехать в Прагу, Девок исповедался.
– Сколько всего пенитенциариев?
Клементе вздохнул:
– Мы этого не знаем. Но надеемся, что рано или поздно кто-то еще обнаружит себя. Во время исповеди Девок не захотел назвать имена. Сказал только: «Я совершил ошибку и должен ее исправить».
– Зачем он пришел ко мне?
– Предположим, что он хотел всех вас убить. Начиная с тебя.
Маркус представил себе ход событий, но поверить до конца не мог:
– Девок хотел меня убить?
Клементе положил ему руку на плечо:
– Мне очень жаль. Я надеялся, что ты никогда об этом не узнаешь.
Маркус вгляделся в пустые глазницы одного из множества черепов, нагроможденных в крипте. Кем был этот человек? Как его звали, как он выглядел? Любил ли его кто-нибудь? Как он умер и почему? Добрым он был или злым?
Такими вопросами кто-то мог бы задаваться, если бы Девоку удалось его убить. Ведь он, как все пенитенциарии, оставался безликим.
Я не существую.
– Перед смертью Джеремия Смит сказал: «Чем больше зла я совершал, тем успешнее его обнаруживал». И я спрашиваю себя: почему я не помню голоса моей матери, зато прекрасно знаю, как обнаружить зло? Почему забыл обо всем, кроме моего таланта? Являются ли добро и зло врожденными для каждого из нас или зависят от того, как складывается жизнь? – Маркус поднял взгляд на товарища. – Какой я человек: добрый или злой?
– Теперь ты знаешь, что совершил смертный грех, убив Девока, а потом Джеремию. В этом ты должен исповедаться и выслушать приговор Судилища душ. Но я уверен, что ты получишь отпущение, ведь, когда имеешь дело со злом, случается запятнать себя.
– А Лара? Джеремия унес с собой эту тайну. Что станется с бедной девушкой?
– Твоя задача на этом кончается, Маркус.
– Она беременна.
– Мы не в силах спасти ее.
– И у ее ребенка не будет ни единого шанса. Нет, я не могу этого принять.
– Взгляни на это место. – Клементе показал на груды костей. – Оно порождено состраданием. Желанием предоставить христианское погребение человеку без имени, независимо от того, кем он был и что совершил за время своего земного существования. Я пожелал встретиться с тобой здесь, чтобы ты испытал хоть немного сострадания к самому себе. Лара умрет, но не по твоей вине. Так что перестань терзаться. Отпущение, которое дарует тебе Судилище душ, не поможет, если сначала ты сам не отпустишь себе свои грехи.
– Значит, теперь я свободен? Я не так это себе представлял. Думал, сильнее обрадуюсь.
– У меня для тебя еще одно поручение, – улыбнулся Клементе. – Может быть, от этого тебе станет легче. – Клементе вручил ему архивную папку.
Маркус взял ее и прочел на обложке:
– Ты не спас Лару. Но, может быть, еще получится спасти эту женщину.
9:02
Отделение интенсивной терапии представляло собой некую сюрреалистическую сцену. Полицейские и эксперты-криминалисты, как обычно, занимались съемкой, собирали улики, восстанавливая динамику бойни. Но все это происходило рядом с пациентами в коме, которых не так-то просто было сдвинуть с места. Никто не опасался, что они помешают расследованию, поэтому их оставили как есть. Вследствие чего, хотя это и с трудом поддавалось объяснению, агенты ходили на цыпочках, переговаривались вполголоса, словно боясь кого-нибудь разбудить.