Потерянные девушки Рима

Она задержалась на убийстве проститутки: фотография зафиксировала момент, когда тело выловили из бассейна в квартале Всемирной выставки. Служащие похоронного бюро тащили ее на сушу. Скудная пестрая одежда женщины казалась еще более аляповатой рядом с мертвенно-серой патиной, уже покрывшей молодую плоть. На лице, как показалось Сандре, застыло выражение неловкости и стыда перед безжалостным дневным светом и любопытствующими взглядами кучки зрителей. Сандра могла вообразить их язвительные суждения. Сама напросилась. Избрала бы другую жизнь, не кончила бы вот так свои дни.

Потом Сандра увидела его. Мужчина стоял немного поодаль, на тротуаре, и взгляд его не выражал осуждения. Совершенно нейтральный, он был направлен в самый центр сцены, туда, где похоронщики поспешно готовились унести труп.

Сандра сразу узнала это лицо. Тот же человек был изображен на пятом снимке из «лейки». В темной одежде, со шрамом на виске.

Это ты, сукин сын? Это ты столкнул моего Давида в пустоту?

Сандра принялась просматривать другие снимки, рассчитывая снова его увидеть. И в самом деле, он появился еще три раза. Всегда в толпе, немного поодаль.

Давид надеялся обнаружить его в местах, где совершилось кровопролитие. Отсюда радиопередатчик, настроенный на полицейскую частоту, адреса в записной книжке и на карте города.

Что за расследование вел Давид по его поводу? Кто этот человек? Каким образом замешан в жестоких убийствах? И в смерти Давида?

Теперь Сандра знала, что ей делать: нужно найти его. Но где? Может, и ей прибегнуть к тому же методу: прослушивать по радио вызовы, передаваемые патрулям, и спешить на место преступления?

Вдруг она, сама не зная почему, задумалась над деталью, на которую раньше не обратила внимания. Эта деталь вроде бы и не касалась существа дела, но сомнение все-таки требовалось разрешить.

Давид сфотографировал не всю картину Караваджо, а только один фрагмент. Какой в этом смысл: если послание предназначено Сандре, зачем усложнять ей жизнь?

Сандра снова вызвала на экран изображение картины. Давид мог скачать файл из Интернета или сделать снимок с монитора. Но он, увековечив фрагмент с мальчиком, хотел сказать ей, что сам ходил на то место, где висит картина.

«Есть вещи, которые нужно видеть собственными глазами, Джинджер».

Она вспомнила, что говорил Де Микелис. Картина находилась в Риме, в церкви Сан-Луиджи деи Франчези.

23:39

Он впервые присутствовал вместе с Клементе на месте преступления именно в Риме, в квартале Всемирной выставки. Первой жертвой, которой он заглянул в глаза, была проститутка, выловленная из бассейна. С тех пор он повидал немало трупов, и у всех во взгляде имелось нечто общее. В нем таился вопрос.

Почему я?

У всех в глазах – то же самое потрясение, тот же ступор. Невозможность поверить и одновременно неосуществимое желание вернуться вспять, отмотать пленку, получить еще один шанс.

Маркус был уверен, что убитых изумляла не сама смерть, но молниеносная догадка о ее необратимости. Жертвы вовсе не думали: «Боже мой, я умираю»; нет, они взывали к Господу так: «Боже мой, я умираю и ничего не могу с этим поделать».

Может быть, эта мысль пришла и к нему, когда кто-то стрелял в него в Праге, в гостиничном номере. Испытал ли он страх или примиряющее ощущение неизбежности? Амнезия начала стирать все, что было, двигаясь вспять от этого последнего воспоминания. Первым образом, закрепившимся в его новой памяти, оказалось деревянное распятие, которое висело на белой стене напротив больничной койки. Маркус созерцал его целыми днями, гадая, что с ним самим теперь будет. Пуля не затронула участки мозга, отвечающие за речь и движение. Поэтому он был в состоянии говорить и ходить. Но он не знал, что сказать, куда пойти. Потом явилась улыбка Клементе. Молодое, чисто выбритое лицо, очень темные волосы, расчесанные на косой пробор, добрый взгляд.

– Я нашел тебя, Маркус, – были первые слова. Надежда – и имя.

Клементе не мог узнать его в лицо, он никогда раньше не видел Маркуса. Только Девок знал их всех, таковы правила. Клементе попросту прошел по следам Девока до самой Праги. Друг и учитель спас его, даже после смерти. Самая горькая новость из всех, какие Маркусу сообщили. Он совсем не помнил Девока, как, впрочем, и все остальное. Но теперь узнал, что Девок убит. Тут Маркус понял, что боль – единственное человеческое чувство, которому не обязательно быть привязанным к памяти. Сын всегда будет страдать, потеряв мать или отца, даже если это случилось до его рождения или он был еще слишком мал, чтобы осознавать, что такое смерть. Тому пример – Раффаэле Альтьери.

Память нужна нам только для счастья, подумал Маркус.

Клементе был с ним очень терпелив. Подождал, пока он придет в себя, потом привез в Рим. В последующие месяцы понемногу посвящал его в то немногое, что знал о его прошлом. Рассказал о том, что его родина – Аргентина. О его родителях, которые уже умерли. О причине, по которой он находился в Италии, и, наконец, о его задаче. Клементе не определял это как работу.