Потерянные сердца

У меня с трудом укладывается в голове, что мать Джона Лоури приходится сестрой Гранту Эбботту. Пусть Эбботт и носит оленью кожу, но сам он такой же белокожий и краснощекий, как мой папа. Джона Лоури-старшего я видела. Он тоже белый, хотя между ним и сыном есть сходство. Но это не объясняет внешность Джона Лоури-младшего. Да, он высокий, как отец, широкоплечий и длинноногий, но кожа у него смуглая, а волосы цвета черного кофе. Большую их часть Джон Лоури прячет под серой фетровой шляпой, но можно разглядеть чернильные кончики на шее и возле ушей. Черты его лица словно высечены из камня: упрямый рот и неровный нос, острые скулы и квадратный подбородок, гранитные глаза и самые прямые брови из всех, что я когда-либо видела. Трудно сказать, сколько ему лет. Глаза у него усталые, но, по-моему, дело не в возрасте. Может, он старше меня на несколько лет, может, и на все десять. Не угадаешь. Но я наблюдаю за ним. Такое лицо, как у него, я просто не могу не нарисовать.

Уэбб догоняет его и просит познакомить с мулами и осликами. Уилл и Уайатт увязываются следом. Джон Лоури, похоже, не возражает, отвечает на все их вопросы и выслушивает их восторги. Я бы и сама не прочь присоединиться, но дела не ждут, а мама норовит приняться за них, не слушая папу, который уговаривает ее отдохнуть, пока есть возможность.

К месту сбора возле торгового поста начинают подтягиваться другие повозки. На некоторых написаны имена владельцев, девизы или названия мест, откуда они прибыли. «Либо Орегон, либо ничего», «Навстречу Калифорнии», «Из Бостона в Орегон». «Уиверы», «Фарли», «Кларки», «Хью». Папа решает, что нам тоже надо подписать свои повозки, и выводит фамилию «Мэй» с обеих сторон растекающимися красными буквами. Мама не в восторге от его работы.

– Боже правый, Уильям! Выглядит так, будто мы пометили фургоны кровью, чтобы ангел смерти обошел нас стороной.

Все повозки битком набиты припасами: бобами, беконом, мукой и салом. По бокам закреплены бочки, а в кузовах сделано двойное дно, чтобы хранить инструменты и вещи, которые нужны не каждый день. У папы есть запасные колеса и столько веревок и цепей, что можно протянуть через всю страну, а еще пилы, железные блоки для канатов и с дюжину других приспособлений, названия и предназначение которых мне неизвестны. Мама хранит в нижнем отсеке фарфор. Она упаковала его в солому и молится, чтобы ничего не разбилось. А пока мы пользуемся тем, что не бьется: жестяной посудой и железными ложками.

У одной дамы в фургоне стоит стол, стулья и комод. Она утверждает, что эта мебель передавалась в ее семье из поколения в поколение и пережила путешествие через океан – так почему бы ей не пережить еще и путь через равнины? У некоторых переселенцев вещей намного больше, чем необходимо, а у других, наоборот, слишком мало; есть такие, у которых даже обуви нет. Караван представляет собой разношерстную толпу: тут и охотники за богатством, и семьи, и стар и млад. Прямо как в Сент-Джо, только все белые. Все, кроме Джона Лоури, но я пока не поняла, кто он такой.

Мистер Лоренцо Гастингс одет в костюм-тройку с аккуратно завязанным галстуком и носит в кармане часы на цепочке. Его жена Присцилла, чопорно прикрываясь кружевным зонтиком, сидит в двуколке, запряженной двумя белыми лошадьми. Еще у этого семейства есть огромный крытый фургон, который тянут восемь мулов, а правят ими два нанятых возничих. Уайатту удалось заглянуть внутрь, и он утверждает, что там стоит кровать с периной. В качестве компаньонок миссис Гастингс взяла с собой двух женщин среднего возраста, сестер, которые едут в Калифорнию к брату. Мы с мамой знакомимся с ними и узнаем, что их зовут мисс Бетси Клайн и мисс Маргарет Клайн, но разговор длится недолго. Миссис Гастингс завалила их поручениями, и они торопятся разбить лагерь. Краем уха я слышу, как мистер Эбботт говорит папе, что Гастингсы и неделю не продержатся, к счастью для всех. По его словам, в каждом караване находятся те, кто поворачивает назад. Мне жаль сестер, так что я надеюсь, что Эбботт ошибается.

Независимо от количества пожитков и положения в обществе, все здесь, похоже, мечтают об одном. Все хотят променять то, что имеют, на нечто новое. Землю. Удачу. Жизнь. Даже любовь. Все болтают о том, что нас ждет в конце пути. В том числе и я, хотя меня больше волнует, с чем мы столкнемся по дороге. Повозки некоторых переселенцев до того набиты скарбом, что я не представляю, как животным хватает сил все это тянуть. Но они тянут, и наутро, подкрепившись кашей и беконом, все занимают свои места, и длинный караван отправляется в путь.

То, по чему мы едем, называют дорогой. Наверное, так и есть. Следы, оставленные повозками и ногами тысяч переселенцев, превратились в тракт длиной в две тысячи миль. Он берет начало в дюжине точек по руслу Миссури, пересекает равнины, ручьи, холмы и лощины и ведет в зеленые долины, в которых почти никто из нас не бывал.