Когда мы шли по Банбери-роуд, я рассказала Гарету о собственном повышении.
— Ну, это не совсем рост по карьерной лестнице. Мы с Росфрит все еще находимся на нижней ступени, но это тоже поощрение.
— Вполне заслуженное, — сказал Гарет.
— Как ты думаешь, почему мужчины приходят на эти собрания? — спросила я.
— Потому что женское избирательное общество Оксфорда приглашает их.
— А еще почему?
— По разным причинам. Некоторые хотят того же, чего хотят их жены или сестры. Других попросили оказать поддержку.
— И к каким же ты относишься?
Гарет улыбнулся.
— К первым, разумеется, — его лицо стало серьезным. — У моей матери была тяжелая жизнь, Эс. Слишком тяжелая. И не было никакой возможности что-либо изменить. Я хожу на эти собрания ради нее.
Собрание закончилось глубоко за полночь. Мы молча шли по улице Обсерватории.
Я постаралась осторожно открыть калитку, но она скрипнула, встревожив притаившуюся в темноте фигуру, которую я сразу не заметила.
— Тильда, что стряслось?
Гарет взял у меня ключ и открыл дверь. Мы завели Тильду на кухню и включили свет. Выглядела она ужасно.
— Что случилось? — спросил Гарет.
— Вам лучше не знать, и я не хочу рассказывать. Но мне нужна помощь, Эсме. Я бы не пришла, но мне очень плохо.
Рукав ее платья был испачкан. Нет, даже не испачкан — он был обгоревшим. Вместо него висели почерневшие лоскутья.
— Дай посмотрю, — сказала я.
Кожа на руке была черно-красной — то ли ожог, то ли грязь, я не могла понять. От неприятных воспоминаний я почувствовала покалывание в своих пальцах.
— Почему вы не обратились к доктору? — спросил Гарет.
— Не стала рисковать.
Я поискала в шкафу мазь, но кроме пластырей и сиропа от кашля ничего не нашла. «Лили припасла бы все необходимое, — подумала я. — И знала бы, что делать».
— Гарет, ты должен привести Лиззи. Пусть захватит с собой аптечку. Нужно что-то от ожогов.
— Сейчас глубокая ночь. Она уже давно спит.
— Может быть. Дверь кухни всегда открыта. Позови ее снизу лестницы. Постарайся не напугать. Она спустится.
Когда Гарет ушел, я налила в миску холодную воду и поставила ее на кухонный стол перед Тильдой.
— Расскажешь мне, что случилось?
— Нет.
— Почему нет? Думаешь, я буду осуждать тебя?
— Не думаю, а знаю.
Я задала вопрос, ответ на который мне едва ли хотелось слышать.
— Тильда, кто-нибудь еще пострадал?
Взгляд, брошенный на меня, омрачала тень сомнения и страха.
— Если честно, я даже не знаю.
Жалость поднялась в груди, но гнев заглушил ее. Отвернувшись, я достала из ящика чистое полотенце и с грохотом его захлопнула.
— Понятия не имею, что ты натворила, но для чего все это?
Когда я снова повернулась к Тильде, в ее взгляде больше не было ни капли страха и смущения.
— Правительство не слушает красивые и разумные речи ваших местных суфражисток. Но то, что сделали мы, оно не сможет не заметить.
Я глубоко вдохнула и постаралась сосредоточиться на ее руке.
— Болит?
— Немного.
— Наверное, это хорошо. Я боль вообще не чувствовала.
Я поднесла ее кисть к миске с водой. Тильда начала сопротивляться, и я макнула ее руку в воду. Она не жаловалась. На пальцах у нее надулись огромные пузыри, кисть стала распухать. Под водой обугленная и раздраженная кожа стала еще ярче по сравнению с бледным запястьем.
— Тильда, я хочу того же самого, чего и ты, но не таким способом. Это тоже возможно.
— Нет правильного способа, Эсме. Если бы он был, мы бы голосовали уже на прошлых выборах.
— Ты уверена, что стараешься ради других женщин, а не ради внимания к собственной персоне?
Она слабо улыбнулась.
— Отчасти ты права, но, если это заставляет людей обратить внимание, это может заставить их и задуматься.
— Люди будут считать тебя сумасшедшей и опасной. Они не захотят связываться с тобой.
— Ну, возможно, тогда и пригодятся здравые речи твоих суфражисток.
Скрипнула калитка, и я бросилась открывать дверь. На пороге стояла смущенная Лиззи. Она смотрела мимо меня в коридор, и я поняла, что она ни разу не была в моем доме.
— Ох, Лиззи, слава богу!
Я закрыла за ними дверь и провела их на кухню.
Лиззи едва поздоровалась с Тильдой, но нежно взяла ее руку и, вытащив ее из воды, положила на полотенце, чтобы осторожно просушить обожженную кожу.
— Думаю, все не так страшно, как кажется, — наконец сказала она. — Пузыри означают, что под ними здоровая кожа. Постарайся не лопать их слишком рано.
Лиззи достала маленький пузырек с мазью и открутила крышку. Гарет держал его открытым, а Лиззи наносила мазь, стараясь избегать участков вздувшейся кожи. Только один раз Тильда не удержалась от резкого вздоха, и Лиззи посмотрела на нее. Их глаза впервые встретились друг с другом.
Лиззи наложила на руку Тильды марлевую повязку.
— Я не обещаю, что не останется шрамов.
— Если останутся, я попаду в хорошую компанию, — сказала Тильда, посмотрев на меня.
— Ты должна показаться доктору.
Тильда кивнула.
— Ну что же, если я сделала все, для чего была нужна, — сказала Лиззи, — тогда я пойду обратно спать.
Тильда положила свою здоровую ладонь на руку Лиззи.
— Я знаю, что не нравлюсь тебе, и знаю почему, но я тебе все равно очень благодарна.
— Ты подруга Эсме.