Потерянные слова

— Конечно, — ответил тот и забрал свои листочки.

Когда мистер Крейн ушел, папа снял очки и потер переносицу.

— Папа!

Он вернул очки на их обычное место и посмотрел на меня. Отодвинув стул от стола, он похлопал по коленям, приглашая меня присесть.

— Скоро умещаться не будешь, — сказал он с улыбкой.

— Он уронил их. Я сама видела.

— Я тебе верю, Эсси.

— Тогда почему ты ничего не сказал?

— Слишком трудно объяснить, — вздохнул папа.

— А слово для этого есть?

— Слово?

— Слово, которое объяснит, почему ты ничего не сказал.

Папа улыбнулся.

— На ум приходит дипломатия. Еще компромисс и смягчение.

— Мне нравится смягчение.

Мы вместе поискали это слово в ячейках.

СМЯГЧАТЬ

«Снисходительность может смягчить ярость самых лютых преследователей».

Дэвид Юм, «История Англии», 1754

Я задумалась.

— Ты пытался смягчить его гнев, — сказала я.

— Да.

Сентябрь 1895

Я думала, что это мой мочевой пузырь не выдержал, но когда откинула одеяло, то увидела красные пятна на сорочке и простыне. Я закричала. Пальцы были липкими от крови, а спина и низ живота ныли от боли.

Папа влетел в мою комнату, испуганно огляделся вокруг и подошел к кровати. Как только он увидел белье, тревога на его лице сменилась облегчением, но потом он смутился.

Папа присел рядом со мной, и матрас прогнулся под его весом. Он накрыл меня одеялом и погладил по щеке. Я уже поняла, что случилось, и мне тоже стало неловко. Избегая его взгляда, я натянула одеяло повыше.

— Извини, — сказала я.

— Ну что за глупости!

Мы сидели в тишине, и я знала, как сильно папе не хватает сейчас Лили.

— Лиззи уже… — начал он.

Я кивнула.

— У тебя все есть, что нужно?

Я снова кивнула.

— Могу я как-то…

Я покачала головой.

Папа поцеловал меня в щеку и поднялся.

— Сегодня на завтрак будут французские тосты, — сказал он и прикрыл за собой дверь так осторожно, как будто я была инвалидом или спящим младенцем. Но мне уже было тринадцать.

Я сначала подождала, пока он спустится по лестнице, потом откинула одеяло и села на край кровати. Кровь потекла еще сильнее. В тумбочке рядом с кроватью лежала коробка, которую Лиззи специально приготовила для меня. В ней хранились пояса и мягкие салфетки, сшитые из тряпочек. Я собрала подол сорочки и зажала его между бедрами. Папа гремел на кухне, намекая, что путь свободен. С коробкой в руке и скомканной ночной сорочкой между ног я прошла по коридору в ванную комнату.

* * *

Папа решил, что вместо школы я проведу день с Лиззи, и я с облегчением вздохнула.

Мы вышли из дома и отправились знакомой дорогой в Саннисайд. Словно ничего не случилось, папа назвал мне слово, над которым работал, и попросил угадать, что оно значит. Думать я ни о чем не могла, и впервые в жизни мне было все равно. Улицы тянулись бесконечно, и все прохожие смотрели на меня, словно знали обо всем. Я шла с таким видом, как будто одежда была мне тесна.

Я почувствовала влажность между ног, а потом след капли на бедре. Когда мы вышли на Банбери-роуд, кровь затекла мне в чулок. Я остановилась и прижала ладонь к кровавому пятну.

— Папа, — всхлипнула я.

Он шел на пару шагов впереди меня, но тут же обернулся. Его взгляд скользнул по моему телу, потом по сторонам, как будто он ждал помощи от прохожих. Он взял меня за руку, и мы бегом помчались в Саннисайд.

— Ох, детка! — воскликнула миссис Баллард и повела меня на кухню. Она кивнула папе, чтобы тот шел по своим делам. Он поцеловал меня в лоб и через сад направился в Скрипторий. Когда пришла Лиззи, она сразу же кинулась нагревать воду.

Наверху она раздела меня и обтерла губкой. Вода в тазу порозовела от моего унижения. Лиззи снова показала, как закрепить пояс на талии и уложить в него салфетки.

— Ты положила слишком мало тряпочек.

Лиззи одела меня в свою сорочку и уложила в постель.

— Боль должна быть такой сильной? — спросила я.

— Наверное, да, — ответила Лиззи. — Хотя я не знаю почему.

Я застонала, и она недовольно взглянула на меня.

— Со временем боль должна уменьшиться. Первый раз — всегда самый тяжелый.

— Должна?

— Некоторым не везет, но могут помочь всякие чаи. Я спрошу у миссис Баллард, есть ли у нее тысячелистник.

— Это долго длится? — спросила я.

Лиззи складывала мои вещи в таз, а я думала о том, что теперь они все окрасятся в красный цвет и станут похожи на рабочую одежду.

— Примерно неделю, — ответила Лиззи.

— Неделю? Мне нужно лежать в постели неделю?

— Нет, только один день. Он самый тяжелый, поэтому так больно. Потом кровь уменьшится и остановится, но салфетками придется пользоваться всю неделю.

Раньше Лиззи рассказывала, что кровотечение будет идти каждый месяц, а теперь говорила, что это будет длиться неделю каждый месяц и что один день в месяц я должна оставаться в постели.

— Не помню, Лиззи, чтобы ты в кровати лежала, — сказала я.

Она засмеялась.

— Мне нужно в самом деле быть при смерти, чтобы весь день проваляться в кровати.

— Но как ты останавливаешь кровь, если она течет по ногам?

— Есть разные способы, но говорить девочке о них не положено.

— Но я хочу знать, — упрямилась я.