— Ну, а я с сожалением могу констатировать, что вот уже многие годы никто не прикасался к этим документам. А ведь это удивительная история: моряк торгового флота сначала становится владельцем одного корабля, а затем и целой флотилии. Семья Кирби, без сомнений, достигла выдающихся результатов. И людьми они были замечательными. Пока ваши прародители благоденствовали, благоденствовал и Бостон.
— Спасибо. Это очень любезно с вашей стороны.
— Они оставили солидное наследие, — сказал Маркус, направляясь к книжной полке.
— И не только здесь, но и в женских клиниках, школах…
— Да, конечно, — поспешно согласилась Кейт.
Она вспомнила архив Гертруды в «Серпентайне» и тихонько вздохнула — стопки газетных вырезок со статьями о достижениях Гертруды, огромная кипа писем, которыми обменивались сестры, фотографии, поздравительные открытки, некролог Джозефа и моментальные снимки с крестин Беллы. И, конечно, дневники с множеством рисунков, передающих все оттенки детских травм, утрат и скорби. Две маленькие девочки, уснувшие навсегда. Две свечи. Но на той же самой странице, словно втиснутые вопреки всему и не желающие быть уничтоженными, неоспоримо присутствовали и радость, и жажда жизни, и вдохновение.
Гертруда и Эсси получили шанс на другую жизнь, и они ухватились за эту возможность обеими руками.
Пока Маркус осматривал комнату, Кейт наблюдала за ним. Линии его торса едва просматривались под старой свободной футболкой, но и этого было достаточно, чтобы вызвать у Кейт легкий трепет внизу живота. Но эта его непринужденная манера, граничащая с развязностью, быстро успокаивала ее. Он был заботлив и добр и не отступился, пока не выдернул ее из тьмы депрессии. На своем примере он показал ей, как, осознав ошибки прошлого, простил себя. Он выложился целиком. И это сработало.
Архивист достала ведомость, в которой был перечень всех документов, содержащихся в коллекции.
— У нас есть договоры купли-продажи, судовые журналы, таблицы рейсов и пара личных дневников.
Она указала на полку, где в кожаных переплетах хранились судовые журналы, затем на картонную коробку на столе.
— Боюсь, меня ждут на совещании, — взглянув на часы, объявила Дойл, — а потом надо закончить с каталогами. Но вы чувствуйте себя как дома. Все материалы, подаренные вашей семьей, — здесь.
— Еще раз спасибо, что так быстро предоставили нам доступ, — сказала Кейт, провожая Дойл до двери.
Маркус уже стоял у полки, просматривая корешки судовых журналов.
— Ты говорила, ноябрь 1912-го? — спросил он, остановившись напротив корешка с надписью «Лаконда».
Сняв журнал с полки, он передал его Кейт.
Она рассматривала выцветшие строки, написанные рукой ее прадеда. Большинство текстов, которые Кейт довелось читать в музеях, снабжались современным переложением и краткой аннотацией. Но здесь, открыв журнал и увидев небольшие заметки и наброски рисунков, она поняла, что это личный судовой журнал моряка — своего рода дневник.
Кейт провела пальцем по полю страницы, изумляясь рисункам Нейла Кирби. Здесь была и макрель, и черный морской окунь с анатомическими пометками, и вздымающийся над волнами китовый хвост. Целая страница была посвящена описанию ландшафта острова и скалистого мыса.
Склонившись над раскрытым дневником, Кейт, казалось, чувствовала запах морской воды и чернил. Запах истории ее семьи.
Маркус начал читать название столбцов:
— Широта. Долгота. Расстояние. Ход…
Перевернув страницу, он пробежал глазами по тексту и шумно вздохнул.
— Послушай-ка вот это: «Сегодня я встретил женщину, на которой хотел бы жениться. Эстер Мёрфи, но она предпочитает, чтобы ее называли Эсси. У нее ирландская кровь и такая улыбка, что я готов вечно показывать фокусы, лишь бы она была рядом».
Маркус пролистнул еще несколько страниц.
— Информация о ходе плавания, перечень снаряжения… Ох, подожди, датировано серединой декабря 1912-го. Это что же, две недели спустя?
Он положил дневник на стол. На левой странице был рисунок — чайки парят над волнами. На правой — запись:
— Что? Эсси уже была беременна? Но они же только встретились…