Потерянные цветы Элис Харт

Агнес упала на колени, прижимая палец к губам Элис. Ее взгляд метнулся мимо Элис к гостиной, где Клем тихо посапывал.

– Нас только трое, зайка, – сказала она, – так всегда было. Ясно?

Элис поспешно кивнула. Она знала это выражение лица, знала слишком хорошо, чтобы продолжать допытываться. Но с того дня, когда она оставалась на пляже в одиночестве, с пеликанами и чайками, Элис начинала фантазировать – что, если бы сейчас одна из птиц превратилась в ее давно пропавшую сестру? Или тетю. Или бабушку.

* * *

– Почему бы мне не отвести тебя в мастерскую? – спросила Джун. – Ты сможешь понаблюдать, как работают Цветы.

Когда они шли среди высаженных рядами цветов, многие из них Элис не узнавала. Но затем она углядела прямо перед собой куст алой кенгуровой лапки. А рядом – цветы вьюнка. Элис покрутилась, осматривая ряды. Вон они, справа: пушистые желтые шапки лимонного мирта. Элис почти чувствовала в воздухе сладковатый запах мертвых водорослей и зеленого сахарного тростника с плантаций. Ее пальцы дрогнули при воспоминании о столе, они все еще хранили ощущение гладкой поверхности. Запах воска и бумаги, когда она поднимала крышку стола, под которой были ее коробки с мелками, карандашами и тетрадями. Ее мать, проплывающая мимо окна: руки пробегают по шапкам цветов, губы шепчут слова на тайном языке. Скорбное воспоминание. Возвращенная любовь. Сладость памяти.

Вопросы и воспоминания перепутались. Тревога каждое утро, когда просыпаешься и не знаешь, кого обнаружишь дома: маму, оживленную, с уймой рассказов наготове, или призрачную груду тряпья, которой не выбраться из постели. Страх, давящий, как сырость, в моменты, когда ждешь возвращения отца с работы. Его поведение, непредсказуемое, как буря с запада. Наконец, улыбающаяся морда Тоби. Его большие глаза, пушистая шерсть и задорные уши, которые ничего не слышали. Вопрос, которым она прежде не задавалась, ошарашил ее.

Погиб ли Тоби?

Никто не упоминал Тоби. Ни доктор Харрис, ни Брук, ни Джун. Что случилось с Тоби? Где ее собака? Что происходит с животными, когда они умирают? Осталось ли что-нибудь от всего, что она любила? Это она во всем виновата? Ведь она зажгла ту лампу в сарае отца…

– Элис? – позвала Джун, заслоняя глаза от послеобеденного солнца.

Мухи вились вокруг лица Элис. Она отмахнулась от них и посмотрела на Джун, бабушку, которую никто из ее родителей даже не упоминал. Джун, ее опекуншу, ее хранительницу, которая увезла ее от моря в этот странный край цветов. Она подошла к Элис и присела на корточки, чтобы их взгляды были на одном уровне. Какаду гала носились кричащим розовым потоком над головой.

– Эй, – прозвучал теплый и подслащенный искренней заботой голос Джун.

Элис втягивала воздух большими глотками, стараясь дышать ровно. Все ее тело ныло.

Джун разомкнула руки, и Элис без малейшего колебания шагнула ей в объятия. Джун подняла ее. У нее были сильные руки. Элис уткнулась в шею Джун. Ее кожа источала солоноватый запах, с примесью табака и мяты. Крупные слезы потекли по щекам Элис, поднимаясь из глубин, таких же мрачных и пугающих, как самые темные участки моря.

Пока Джун несла ее по ступенькам, а затем по веранде, Элис смотрела назад через бабушкино плечо. От поля до дома шла дорожка цветов, которые выпали из ее кармана.

* * *

Кухня Торнфилда была наполнена песней цикад и сумерками. Крошка Кэнди перестала мыть тарелки и потянулась к окну, чтобы вдохнуть осеннего воздуха. Он приносил с близлежащей реки водянистый аромат мха и камышей. Ее кожа покрылась мурашками. Джун рассказывала, что, вероятно, примерно в это время Кэнди и родилась, но где и у кого – никто не знал. За ее дату рождения решили принять ночь, когда Джун и Твиг нашли ее, брошенную, завернутую в голубое вечернее платье. Она качалась на воде в плетеной колыбели в заболоченных зарослях ванильных лилий между рекой и цветочным полем. Они были дома, укладывали спать двухгодовалого Клема, когда услышали плач. Когда луч света от фонарика Джун обнаружил ее и Твиг наклонилась, чтобы поднять малышку, Клем стал ворковать и хлопать в ладоши. Воздух так благоухал ванилью, что женщины назвали младенца Крошкой Кэнди. К тому времени как Джун и Твиг официально оформили опеку, это имя пристало к ней.

Она снова погрузила руки в мыльную воду, разглядывая полосатое небо цвета индиго. В недрах стен Торнфилда, состоявших из дерева и извести, зашумело, когда кто-то включил душ. Кэнди спустила воду из раковины и вытерла руки об кухонное полотенце. Она подошла к двери и бросила быстрый взгляд вниз, в коридор. Джун ждала, сидя напротив ванной комнаты: голова откинута назад, глаза закрыты, руки покоятся на коленях, пальцы сцеплены в замок. В приглушенном и бледном свете ее мокрые щеки отсвечивали серебром. Гарри сидел у ног Джун, положив одну лапу ей на коленку, как он часто делал, когда она бывала расстроена.