Потерянный альбом

— Ладно… ладно; прошу — держите себя в руках; просто держите себя в руках — прошу…; я начну заново; итак, сегодня я давал лекцию по случаю одиннадцатилетия кончины Парча; я читаю лекции о Парче в библиотеке Кэмпбелла уже семь лет — разумеется, в надежде чем-то помочь делу, чем-то более непосредственным, чем просто писать в концертные общества и музыковедческие журналы, а потом ждать у моря погоды — поскольку, видите ли, Парч — визионер, на голову обходящий Айвса, — давал концерты по всей стране в течение сорока лет и… что ж… ладно… ладно… просто успокойтесь…; но разве вы не понимаете: чтобы стронуться с места, необходимо набрать некую критическую массу…; но всегда, каждый год, во всем зале одни и те же пять-шесть человек, двое из которых забрели случайно, а еще двое ходят на все, что там происходит, без разбора; и тут, сегодня, понимаете, когда я заговорил о Парче как о нашем Тимофее — Т-И-М… ох, забудьте, — когда я заговорил о Парче как о нашем эквиваленте древнего грека, изгнанного из Спарты за то, что он желал добавить четыре новых тона к бывшей тогда в ходу октаве, — как только я применил это сравнение для описания нашего великолепного центуриона, вот тогда-то, тогда пара молодых людей — молодых людей — встала и вышла, весьма громко при этом топая…

— И…

— И вот;

— Так — так что с вашим заявлением, вашим…

— Вы его только что услышали;

— Сэр, послушайте… какого хера вы тут нам… сэр, мы были очень терпеливы… это правда — так что перед тем, как я предъявлю вам обвинение в препятствовании закону, вы можете, пожалуйста, изложить факты о — почему конкретно вы…

— Но я только что это и сделал…; почему — разве этого недостаточно для…

— Сэр…

— Ладно…; ладно…; если настаиваете…; если этого требует единая система, да будет так; что ж: когда я завершил лекцию — да? этого вы хотите? — проиграв пару отрывков с пластинок Парча, а потом ответив на вопросы, коих было всего где-то два-три, я просто сказал «спасибо» и собрал записи и пластинки; и дождавшись, когда уйдут две пожилые дамы, я задержался поблагодарить администраторов Кэмпбелла и потом пустился домой; хожу я пешком, так что на пути к себе пересек Нью-Берн-авеню и Мартин-стрит, а потом, на Гарнер, где она пересекается с Мартин, увидел какие-то киносъемки, какую-то работу в экстерьере…

— Верно; там снимали рекламу;

— Разумеется; и, как вам известно, я ненадолго задержался посмотреть; и, пока я оглядывал — техников, и открытые фургоны, и припаркованные грузовики, и рассеиватели света, и, ну я не знаю, всякие провода, — как раз тогда, пока я там стоял и ждал, когда в этом проявится мифическое значение, как раз тогда передо мной прошел молодой человек; ему было, быть может, двадцать два или двадцать три — щуплый, в синей футболке и с планшетом под мышкой; и, пока он проходил, я увидел, что у него — у этого непримечательного мальчишки, не замечавшего меня, — я увидел у него на лице такую улыбочку, просто такое легкое присутствие самодовольства, самоудовлетворения; и тут во мне что-то надломилось, и я набросился на него…

— О, слушайте!.. можете это уже прекратить?..

— Простите… что — что это?.. кто?..

— Ну бросьте — хватит… хватит этой невыносимой хрени…

— …Эй, Пит, это ты сказал?..

— Нет, я — я, э-э…

— Тогда кто — что?..

— Просто кончайте, ну? кончайте на хрен дурака валять…; уберите это на хрен!..

— Но…

— Йо, Пит, — да что… в смысле…

— Вы можете заткнуться на хрен!.. То есть — господи, сколько это можно терпеть?.. На вашем месте я бы убрался отсюда сейчас же, после такой дурацкой гребаной концовки… гребаный дебилизм… гребаная пресная скукота… вся эта идиотская неопифагорейская говнобредятина… То есть — довольно, хватит на этом!.. довольно отступлений… довольно всех этих гребаных помех… довольно даже асимптот к истине — или это слишком наглое утверждение, ты, хлипкий релятивист… потому что мне так не кажется… потому что даже если больше нет положительных абсолютов, все еще остаются отрицательные… или это тоже слишком откровенное заявление, неужто я недостаточно изощрен в зашифровке своих сантиментов… в их маскировке для эстетического эффекта… ну, уж извините, блин… жизнь убедила меня всего в паре вещей, но абсолютность отрицательности — точно одна из них… свет изгибается, преломляется, рассеивается, но хренова тьма никуда не денется… вот что остается, когда давно уже пропали шальные лучи и частицы… это фундамент, основа… и я тот, кто может вам сказать: узрите мое «черное тело»…