Потерянный рай

О чем я думал все это время? Разумеется, я не думал – я созерцал. Все занимало меня, движущееся и неподвижное, молчаливое и шумное, от пыли, что танцует в солнечном луче, до скопления облаков вдали; от лепета дождя до карканья ворона. Какого-нибудь запаха было достаточно, чтобы заинтересовать меня, тем более что я постановил, что нет ни приятных, ни дурных. Я наполнялся желтым ароматом дрока, болотной вонью жабы, сальными испарениями мяса на вертеле. Все представляло для меня интерес.

Я открывал для себя царство ночи. Вместо того чтобы спать, к чему принуждала меня жизнь деревни, я наблюдал небесный свод. И признаюсь, испытывал от этого определенную гордость: никто не вглядывался в небо! Едва смеркалось, люди задремывали, цветы закрывали свои лепестки, ни одно животное уже не обращало свои глаза или морду к несъедобной лазури, и даже ночные жители – одержимые голодом совы, филины, летучие мыши – смотрели вниз. Если земля была брюхом, то небо – духом. Сколько раз, один на свете, подняв голову к небу, я шептал звездам:

– Не обижайтесь, я вами восхищаюсь.

И тогда волна гордости позволяла мне считать себя исключением.

Поначалу я испытывал эстетическое удовольствие, глядя на звезды; со временем я принялся искать связь между ними. Видел ли я каждый вечер разные звезды, располагавшиеся по воле случая или по своему желанию, подобно баранам на небесном лугу? Или же ими управлял определенный порядок? Когда-то давно, еще с Бараком, я определил местоположение сумеречной звезды, этого светила огромной яркости, так же, как и двух групп – Малого Головастика и Большого Головастика. Я взялся за исследование и решил воспроизвести небо у своих ног.

Обширное поле прибитой земли изображало небесный свод, а камни – звезды. Частенько в пространстве между настоящим небом и моим, поддельным, у меня случалась ломота, судороги и боли в шее. Кроме того, я отчаивался, когда замечал больше хаоса, нежели порядка. Конечно, вставая с одной стороны, садясь с противоположной, звезды совершали путь, похожий на солнечный; однако если свод постоянно одинаково перемещался надо мной, некоторые из них красовались всю ночь, другие – лишь несколько мгновений, а были и те, что появлялись только ночью или же только зимой. Смена времен года нарушала всю картину: солнце не вставало круглый год рядом с одними и теми же звездами.

Постепенно я осознал, что в этом кроется ускользающая от меня глубинная логика. Наблюдения за небом подтверждали мою мысль о том, что парады светил не зависят ни от фантазии, ни от произвола, однако мне не удавалось обнаружить эти закономерности.

Я рисовал на земле созвездия – эти сгруппированные звезды, – соединяя камешки проведенной в глине линией. Эта система позволяла мне потом, при свете дня, идентифицировать их, а затем дать названия, чтобы помочь своей памяти. Подыскивая термины, решаясь на аналогии с животными, я сознавал условность своих прозвищ. Приручить неведомое можно, только сведя его с известным. Если бы я был первым, я бы назвал Малого Головастика Малой Медведицей, а Большого Головастика – Большой Медведицей. Так, недалеко от нее я поименовал Конем группу, которую мне удалось свести к телу с четырьмя ногами и шеей, что несколько веков спустя превратится у халдеев в созвездие Льва – а вот я льва никогда не видал. Что же касается скопления звезд, число и яркость коих порой колебались, оно напоминало мне курицу с пушистыми цыплятками, и я назвал его созвездием Цыплят, тогда как несколькими тысячелетиями позже оно станет известно потомкам как Плеяды, потому что греческие астрономы разглядели в нем семерых дочерей титана Атласа. И наконец, одно созвездие получило множество наименований, так я старался придать смысл его рисунку: я называл его то Бараном, как в скором времени шумеры, то Охотником, поскольку видел в нем лук, направленный на Цыплят, – позже эта мысль придет в голову грекам, которые окрестят его Орионом.

Неужто, сам того не понимая, я нарисовал первую карту звездного неба? В мечтательном неведении положил начало созданию астрономических каталогов?

Глядя на звезды, я не знал, на что я смотрю, – да и сегодня кто это знает? Я не только пребывал в неведении, что живу на планете, но еще меньше догадывался о том, что наблюдаю другие. Объекты, движущиеся надо мной, не принадлежали к нашей земле. По моему мнению, существовала не бесконечная Вселенная, а плоскость, по которой перемещались Солнце, Луна и звезды, – днем она была голубой, а ночью черной. На мой взгляд, не было никакого беспредельного пространства, а только конечный, замкнутый мир. Мне представлялось, что центр там, где нахожусь я. Ни я, ни земля, на которой я сидел, скрестив ноги, не двигались – вращался небесный свод.