Потерянный во тьме (СИ)

Горячий белый песок и море, синее как аквамарин, яркий солнечный день и свежий морской бриз. Он шёл к воде, но почему-то никак не мог приблизиться к пенным волнам, топтался на одном месте, как заколдованный, думая о том, что голубая даль лишь мираж. Пронзительная тишина звенела в воздухе, а за спиной шумел влажный сочно-зелёный лес. Тишина, одиночество и покой. Внезапно умиротворяющую идиллию нарушили странные звуки, доносящиеся из леса. Рамси снова хотел пойти к морю, но обернулся, желая узнать, что творится за спиной. Лес не отпускал, а голоса становились громче. Крики диких обезьян, что живут в тропических джунглях, раздавались всё ближе, нарушая безмолвие, и картинка песчаного пляжа разлеталась на части, словно разбитое блюдце праздничного сервиза. Сон оборвался, а голоса остались. Когда Рамси открыл глаза, то увидел Винни, который прыгал на соседней кровати и радостно смеялся. Наверное, радостно — он не был уверен. Расстёгнутая больничная рубашка трепыхалась словно жёлтые крылья гигантской бабочки за спиной. Другие соседи тоже проснулись и носились по кругу с воинственными воплями, как племя древних людей. Сразу захотелось убраться как можно дальше отсюда. После такого бодрящего начала дня градус бреда стремительно поднимался вверх. Дальше следовало умывание под бдительным контролем санитара, который торчал у дверей уборной и следил за тем, как пациенты выполняют утренние процедуры. Правда, тому парню с крайней койки действительно требовалась его помощь. Без зеркала было как-то непривычно, Рамси даже хотел спросить, почему его нет, но потом и сам догадался. Наверняка кто-нибудь из психов захотел бы его разбить. Завтрак притащили в палату, и снова это оказалась мерзкая жидкая овсянка. «Бешеные обезьяны» кидались едой и заляпали стены. Идиота с крайней койки кормил санитар, потому что тот оказался не в состоянии донести ложку до рта. Было противно. Всё это место вызывало отвращение. Рамси старался не глядеть по сторонам, пытался думать о чём-то отвлекающем, но даже воображение дало сбой и не переключалось на какой-либо другой канал. Оно воспроизводило лишь помехи, будто сломанный телевизор. После завтрака «обезьянам» раздали таблетки, а за ним пришёл второй санитар и отвёл в кабинет к врачу. Рамси снова чувствовал себя ужасно, не понимал, чего от него добивается доктор. Какие-то глупые вопросы следовали один за другим, потом были тесты. Это напоминало его беседы с школьным психологом — Человеком. Рамси усмехнулся, подумав об этом, казалось, что всё это было где-то в другой жизни, все прошлые проблемы выглядели мелкими по сравнению с тем, что происходило с ним сейчас. Сосредоточиться на вопросах и этих бессмысленных тестах оказалось сложно, конечно, Рамси считал, что это просто ерунда, и потому отвечал наугад, совсем не вникая в суть. Уже не верил, что это поможет выбраться отсюда. Но сдаваться не планировал, продолжал искать выход из этого лабиринта ужасов. Однако, ничего не придумал пока.

— Можешь рассказать мне про демона? Как он выглядит? — этот вопрос выбил из колеи. Доктор перебирал бумаги и стучал карандашом по столу. До этого он говорил о том, какое прекрасное в этом году лето.

— Что? — Рамси поднялся со стула и покачал головой. — Не понимаю, о чём вы говорите.

— Как часто ты его видишь? — не унимался доктор. Он словно и не слушал вовсе, лишь жестом указал сесть на место.

Рамси оглянулся на запертую дверь, посмотрел на зарешеченное окно и вздохнул. Опустился на стул и уставился в пол. Зачем его вообще о чём-то спрашивают, если вовсе не слушают?

— Нет никакого демона. Когда меня выпустят отсюда? —  должен был хотя бы попытаться узнать это.

— Выпустят, когда вылечат, — пообещал доктор. Снова пролистал записи и хмыкнул.

Рамси разозлился. Этот грёбаный психиатр выглядел таким самодовольным всезнайкой.

— Допустим, демона нет. Ты помнишь, как сюда попал?

— Окно разбил. Разозлился. Не знаю, хотел уйти, а меня не отпускали, — пробормотал Рамси.

На самом деле воспоминание было покрыто туманом, и сколько бы не силился воспроизвести его в памяти — ничего не выходило. Только голова разболелась и на душе стало тревожно. Он совсем не понимал, что должен сказать. Уж, конечно, не правду, но что тогда? Бодрый военный марш прозвучал как гром среди ясного неба. Рамси даже решил, что у дока приёмник в кабинете и поглядел по сторонам. Но ничего похожего на радио не увидел. Доктор вновь стучал карандашом по столу, привлекая внимание. Он сидел вполоборота, закинув ногу на ногу, такой бодрый и участливый, что аж тошно. Стук карандаша не совпадал с ритмом марша, и это очень раздражало.

— Хорошо. Что он обычно говорит?