Потерянный во тьме (СИ)

Рамси вовсе уже его не слышал. Барабаны заглушали все другие звуки. Казалось даже, потолок в комнате начал осыпаться, треснув от этого громогласного боя. Русе, естественно, понял всё на свой лад. Решил, что сын нарочно притворяется, чтобы не ехать в больницу. В общем, специально играет на его нервах. Впрочем, помочь он мог. Способ всегда был один и работал безотказно. Рамси даже не успел ничего сообразить или заслониться. Первый удар был обжигающе яростным и прилетел по плечу, вскользь мазнув по скуле. Сердце хотело вырваться на свободу, пробив грудную клетку, а голова разрывалась от барабанов. Неповиновение карается жестоко. И в это раз отец был ужасно зол. Рамси лишь закрывался руками, глотая слёзы. Долго не мог успокоиться, после того, как всё закончилось. Отец ушел, бросив ремень на пол, и хлопнул дверью. Он всегда умел «поддержать», когда сыну было плохо. Рамси поднялся, опираясь на стену, и доковылял до дивана в гостиной. Не стал ложиться: каждое лишнее движение отзывалось новой болью. Сцепив руки в кулаки, сидел на краю, опустив голову. Дышать всё ещё было тяжело, а комната кружилась перед глазами. Все мысли куда-то подевались, и единственное о чём мог думать, это о том, как бы выровнять дыхание. Может, тогда мир перестанет вращаться? Барабаны стихли, и наступил момент относительного покоя: тишины и одиночества. Неизвестно сколько времени прошло, но в зале стало заметно темнее. Наступил вечер, а плотно задёрнутые шторы не давали ни единого шанса лучам уходящего солнца проникнуть в комнату. Отец вошёл и зажёг свет. Рамси зажмурился и вздрогнул, когда он склонился над ним. Не ожидал ничего хорошего. Русе окинул сына ленивым, презрительным взглядом. Поморщился и покачал головой.

— Что ты трясёшься, дурачок? Дай-ка, я посмотрю — повернись к свету, — раздражённо цокнул, поглядев на отметину, оставленную пряжкой ремня на лице сына.

Рамси дернулся, лицо и так жгло, а синяк, должно быть, уже разлился по всей скуле. По крайней мере, челюсть занемела справа. Хоть пальцы отца были прохладными, но отнюдь не унимали боль. Его руки на плечах совсем не успокаивали — наоборот усиливали панику.

— Сам же довёл меня, уродец. Ничего не понимаешь по-хорошему. Куда ты теперь с такой рожей поедешь? Скройся в свою комнату, и чтобы я тебя не видел сегодня, — отец поднял его на ноги и толкнул к двери.

Рамси поспешил уйти. Поднялся по лестнице, крепко держась за перила. Голова так кружилась, что он просто-напросто боялся потерять равновесие. Раздался звонок в дверь, и Рамси замер на последней ступеньке. Отец вышел в коридор и бросил на него разгневанный взгляд.

— Умойся и сиди в своей комнате. Надеюсь, эти курицы из опеки не собираются заявиться с неожиданным визитом, — процедил сквозь зубы Русе.

Рамси лишь кивнул и поспешил убраться. Выполнил наказ отца, а после ушёл к себе и рухнул на кровать. Безумно болела голова, и ему было уже абсолютно всё равно, кто же там решил наведаться в гости. Не прошло и десяти минут, как в дверь постучали. Отец такой глупой привычки, разумеется, не имел. На кой-чёрт он будет стучать в собственном доме? Кто бы там ни был, Рамси хотел, чтобы он поскорее ушёл. Стук повторился, а после дверь распахнулась, и на пороге возник посетитель. Рамси лежал, уткнувшись лицом в подушку, и решил игнорировать гостя.

— Эй, братишка, папа сказал, что ты спишь. Но я просто был неподалёку и хотел тебя проведать, — заявил Джон шёпотом. Подкатил стул к кровати и сел рядом, а затем легко провёл ладонью по спине брата.

Рамси вздрогнул и, поморщившись от боли, прикусил губу изнутри. Теперь уже притворяться, что он спит, не имело смысла. Перевернулся на бок и осторожно сел на кровати. Брат не нарочно причинил боль, но нечаянно разбередил свежие раны. Улыбка погасла, и лицо брата стало обеспокоенным.

— Что случилось, Рамси? — Джон придвинулся ближе и аккуратно взял его лицо за подбородок. Конечно, заметил «отцовский подарок». — Папа сказал, ты гулял где-то, а как пришёл, сразу спать лёг. Что произошло? — брат хотел погладить по голове и, кажется, даже обнять, но Рамси отпрянул в сторону. Не хотел, чтобы к нему прикасался хоть кто-то. Сейчас это было особенно противно и больно. К тому же, помнил, что Джон его предал — выбрал отца. Сейчас уж точно не был готов это простить.

Рамси зажмурился и замер. Никак не мог успокоиться. Дрожь поселилась в теле, как будто холод, что бьёт изнутри и невозможно согреться сколь бы жаркой не была комната. Воротник старой рубашки в бледно-жёлтую клетку отошёл, когда Рамси дёрнулся прочь. Джон нахмурился, заметив багровые полосы, наклонился и расстегнул на нём рубашку.

— Тише. Я не сделаю больно, — задержав руки, на плечах младшего, постарался успокоить. До Джона доходило медленно, но всё же, он начал кое о чём догадываться.

Рамси склонил голову и подчинился, опустил руки, и брат сам снял с него рубашку.