Потерянный взвод

Из таможни он выскочил на солнцепек, понял, что теперь совершенно свободен, что последняя дверь из Афганистана позади. Он быстро пошел по дороге вдоль каменного забора, за которым гудел аэродром и, казалось, еще оставался Афганистан, потом повернул налево и вышел к КПП. Там ему посоветовали ждать автобус или ловить частника. К счастью, быстро появился автобус, Прохоров с удовольствием плюхнулся на заднее сиденье. Он получал наслаждение от самых простых вещей. Его умиляли поездка в обычном автобусе, девушки, которые вошли на остановке и весело о чем-то говорили. Не было постоянного напряженного ожидания. Не было людей, от которых он зависел и чьи распоряжения должен был выполнять в любой момент. Прохоров стал свободным. Ему все не верилось, что всего в двух часах лету царит мир, нет ни взрывов, ни очередей, нет взвинченных и ошалевших от войны людей. Прохоров с жадностью смотрел на зеленые светлые улицы, раскинувшиеся широко и привольно. Сотни машин пролетали по шоссе, люди же шествовали неторопливо: мужчины – в тюбетейках, в светлых рубашках, женщины, белокурые, смуглые – в пестрых платьях и открытых сарафанчиках. Прохоров ошеломленно смотрел на этот парад человеческого благоденствия, любовался красивыми и юными женщинами, обласканными природой и согретыми южным солнцем. Он бесцельно бродил по улицам, его охватило состояние непрерывного восторга, пьянящее чувство полной и безбрежной свободы, которое захватило и будто подняло его в воздух.

Случайно он набрел на почту и тут же отбил домой телеграмму. Потом отправился в аэропорт, там творилось что-то невообразимое. Толпы людей смешались в круговороте, разгоряченные, уставшие, озлобленные мужчины и женщины теснились, толкались, обреченно сгибались под чемоданами, прорывались, кричали, доказывали свои права. Вся эта суета казалась странной и непонятной.

Прохоров спросил у милиционера про агентство «Аэрофлота» и тут же отправился туда. Агентство находилось на площади, а перед ним возвышалась гостиница с щемящим душу названием: «Россия».

Прохоров занял очередь и два часа простоял в изнуряющей духоте, только изредка выходил на улицу. На площади грохотали трамваи, один за другим расползались по прилегающим улицам. То ли от вида постоянного движения, то ли от бесконечной и неподвижной очереди эйфорическое настроение Прохорова сменилось злостью и раздражением. Наконец он пробился к окошку, протянул воинское требование и военный билет. Но кассирша даже не посмотрела на документы.

– Куда?

– В Москву, на пятнадцатое.

– Только на двадцать пятое, – отрезала она, по-прежнему не глядя на Прохорова.

– Как на двадцать пятое? – не понял Прохоров. Он хотел объяснить, что не может ждать до двадцать пятого, что он слишком много ждал и терпел, чтобы здесь, в Союзе, снова томиться, терять время.

Но кассирша уже крикнула «следующий», его оттеснили, очередь агрессивно ощетинилась, зашевелилась – и Степан очутился в стороне от кассы. Прохоров кинулся к коменданту, но там тоже вытянулась очередь, он честно выстоял и ее, но капитан в летней форме сочувственно развел руками и сказал, что помочь ничем не может, потому что последняя бронь ушла на команду спортсменов, которые отправляются в Москву на соревнования. И очередь вновь, как пасту из тюбика, выдавила Прохорова, он удрученно вышел на улицу, опустился на ступени.

– Что, сальдат, уехать не можешь? – услышал он голос над головой.

Прохоров оглянулся и увидел перед собой большой живот. Его обладатель – дородный мужчина в тюбетейке – смотрел на Прохорова добродушно и снисходительно. На вид ему было лет пятьдесят.

– Билетов нету.

– Билэты всэгда есть, – наставительно произнес мужчина и поднял вверх короткий толстый палец. – Надо уметь купить. Понял, сальдат?

– Не понял. – Прохоров заинтересованно посмотрел на толстяка.

– Платить надо. – Мужчина наклонился и шепотом произнес: – Дай кассирше тридцать рубл – будет билет.

– Я свое все заплатил, дядя. Сполна. Ясно?

– Зачем так сказал? – удивился толстяк. – Жадным плохо быть. Что мама, с папой денег нэ дал?

– Вы маму с папой не троньте, – резко ответил Прохоров.

– Ай, такой молодой, глюпый, старших нэ слушаешь. Сыды, сыды здэсь бэз билета.

Прохоров вскочил, кровь ударила ему в лицо:

– Катись-ка ты отсюда, учитель!

Мужчина недовольно хмыкнул, бросил на прощание «малчишка» и скрылся в толпе.

Прохоров походил кругами, чертыхаясь про себя, потом отсчитал тридцать рублей, сунул их вместе с требованием в военный билет, протиснулся к окошку:

– Я только из Афгана, граждане, я уже стоял… Любой, самый ближайший, – выдохнул он, не глядя в лицо кассирше. – До Москвы!

Та быстро и ловко извлекла деньги, они тут же куда-то исчезли, через минуту-другую документ вместе с билетом шлепнулся у Прохорова под носом. Рейс ему выходил на следующий день.