Потерявшая имя

— Тебе не кажется, что эта жеманница вовсе не та, за кого себя выдает? — шепнула Ханыковой жена почтмейстера, дородная женщина в летах, с маленькими глазками-буравчиками и бородавкой на грушевидном носу, прозванная «гренадером» за свое могучее телосложение. — Танцует скверно! Знала бы, не стала б посылать ей свою диадему!

— Пустое, Дарья Захаровна, не расстраивайся, — с ухмылкой ответила городничиха, — ведь в диадеме твоей бриллианты тоже не настоящие!

Та сморщила нос и торопливо пошла прочь.

Подпоручик и юная графиня волей-неволей привлекли внимание собравшегося провинциального бомонда. Все горячо взялись обсуждать Елену, подвергая сомнениям подлинность ее титула, а также правдивость истории бегства из сгоревшей столицы. Неприятно было и то, что некоторые дамы, узнавая на ней свои вещи, тыкали пальцами и во весь голос хвастались друг перед дружкой своей щедростью. Елена не могла этого не заметить и смутилась окончательно — ей казалось, будто ее раздевают на глазах у всего собрания.

— Извините, — сказала она молодому офицеру, — у меня кружится голова. Я еще не совсем оправилась от болезни.

Мишель Ханыков поклонился графине и, взяв ее под локоток, повел обратно к тетке.

— Вам надо бы на свежий воздух, — посоветовал он и с налета предложил: — Хотите прокатиться? Я велю подогнать отличных рысачков!

«Отличные рысачки»! Как раз то, что было ей нужно, чтобы навсегда уехать из этого отвратительного городишки! Лицо Елены озарила было улыбка, но в тот же миг она почувствовала на своей щеке горячее дыхание подпоручика, а заглянув ему в глаза, увидела ничем не прикрытую наглую похоть. «Куда я попала, Боже мой?!» — захотелось ей крикнуть, но вместо этого юная графиня произнесла спокойным, твердым голосом слова, которые как будто кто-то ей подсказал:

— Благодарствую, но я не расположена сегодня кататься.

— Ну тогда завтра! — не унимался Ханыков. — Я заеду за вами в шестом часу вечера.

Последние слова он шепнул ей на ухо, подведя Елену к городничихе, и тут же исчез с таким победоносным видом, словно получил согласие. Екатерина Львовна стояла в окружении дам, которые при виде юной красавицы нервно защелкали веерами и зашептались.

— Ну, милочка, должна признать, что танцуешь ты скверно, хуже наших деревенских барышень, — окончательно перестав церемониться, перешла с ней на «ты» городничиха. — Или тебе мой бал не по вкусу, не стала и стараться?

Дамы напряглись в ожидании ответа и напоминали в этот миг стаю голодных волчиц, готовых по сигналу вожака броситься на жертву и разорвать ее на куски.

— Я еще не оправилась от болезни… — начала Елена, но одна дама, очень желавшая поговорить, нетерпеливо перебила ее:

— Ах, что до болезней, я слышала такое! Говорят, в Персии чума, — обратилась она к городничихе, — и летом ожидают ее у нас… Ума не приложу, что делать? Разве уехать с детьми в деревню?

— При чем здесь чума, драгоценная моя, не о ней была речь! Вечно вы влезете с такой чепухой, что не знаешь, как вам отвечать! — одернула глупую дамочку Екатерина Львовна. Но характер ее был таков, что, рассердившись на нее, она мгновенно смягчилась по отношению к Елене и, внезапно улыбнувшись девушке, произнесла: — Больше не танцуй, коль чувствуешь себя нехорошо. — И тихо добавила, прикрывшись от остальных дам веером: — Мишель тебе свидание назначил? Только не ври! Назначил?!

— Пригласил завтра кататься, — растерянно пробормотала графиня, — но я…

— Каков мерзавец! — не дала ей договорить городничиха. Она произнесла это с деланой улыбкой, но в глазах у нее уже горела ярость. Настроение Ханыковой так быстро менялось, что Елена была в полном замешательстве и не могла понять, когда лучше всего ей обратиться со своей просьбой. Наконец она решилась — как-никак, Екатерина Львовна сама приняла в ней участие, приехав в дом Котошихина, сама расспросила о родных и близких, сама прислала потом платья… Значит, сострадание было ей не совсем чуждо.

— Если бы вы одолжили мне ваших рысаков и кучера дня на три, я бы вам всю жизнь была благодарна и поминала бы вас в молитвах…

В глазах Елены уже дрожали слезы, она боялась разрыдаться при всех, под уничтожающим огнем недружелюбных взглядов.

— Что ты! Что ты! — замахала на нее руками городничиха. — Ты знаешь ли, что лошади нынче на вес золота? Они нужны каждый день и мне, и мужу, мы ведь с ним люди государственные.

— Что же мне делать?! — в отчаянии воскликнула Елена.

Дамы, до этого щебетавшие меж собой о бальных впечатлениях, сразу обратились в слух. Им очень важно было знать, что ответит городничиха московской беглянке, — от этого зависело дальнейшее положение той в высшем коломенском обществе. Екатерина Львовна обвела свою свиту взглядом, достойным жены цезаря, и спросила:

— Медам, может, кто из вас одолжит лошадей графине? Всего на два-три дня! Да еще и кучера в придачу!

В ее голосе слышалась беспощадная насмешка, которую мгновенно уловили и поняли. Это и был знак к началу травли.