Потерявшая разум. Откровенная история нейроученого о болезни, надежде и возвращении

Мои затруднения были в чем-то похожи на те, что испытывают люди с диспраксией – синдромом, появляющимся при нарушении моторики и координации движений, а также потерей двигательной памяти. Диспраксия может быть вызвана нарушениями в развитии. Например, актер Дэниел Рэдклифф открыто рассказывает о своей борьбе с этим недугом. Также она встречается у пациентов с болезнью Альцгеймера, и ее симптомы со временем могут усугубляться. Сначала у больных возникают проблемы со сложными моторными навыками, позже они часто не могут выполнять и простые действия – например, почистить зубы. В конечном итоге некоторые теряют даже способность глотать.

С такими же сложностями сталкиваются те, у кого повреждена кора теменной доли мозга. Теменная доля также связана с умением читать и считать. Поэтому диспраксии часто сопутствуют дислексия и дискалькулия (проблемы с арифметикой, которые немного позже возникли и у меня). Если бы мы вовремя обратили на это внимание, то смогли бы предположить, что нарушения в моем мозге зашли довольно далеко.

Помимо диспраксии я страдала от потери зрительно-пространственной памяти. Именно поэтому мне было так сложно вспомнить, где я, и сориентироваться в пространстве. Схожие проблемы испытывают люди с топографической дезориентацией (DTD)[30], которые с раннего возраста, а иногда и с рождения путаются в знакомой обстановке. Так же, как я не могла найти дорогу к дому, где прожила уже тридцать лет, они не узнают хорошо известные им места, сколько бы раз ни ходили одним и тем же маршрутом. В моем случае такое состояние было временным и продлилось недолго, люди с подобным расстройством вынуждены мириться с этим всю жизнь.

В осуществление ориентации в пространстве вовлечены несколько областей мозга и богатая сеть нейронных связей между этими областями. Но ключевую роль играют префронтальная кора и гиппокамп. При врожденной топографической дезориентации, вероятно, нарушается связь именно между этими двумя областями – к такому мнению склоняются нейрофизиологи по результатам МРТ пациентов с этим редким расстройством.

Возможно, со мной происходило именно это. Похоже, моя префронтальная кора перестала нормально функционировать и, вероятно, начала терять связь с остальными частями мозга, включая не самый заметный, но такой важный гиппокамп. Возможно, из-за отсутствия сообщения между двумя этими отделами я и не могла понять, где нахожусь, даже когда ехала по району, который знала уже много лет.

Изменения в поведении не наводили близких на мысль о том, что мой мозг серьезно пострадал. В том числе и потому, что я не делилась с ними всем, с чем сталкивалась. Я даже не рассказала, как поцарапала машину. Перепады настроения легко объяснялись стрессом, вызванным страшным диагнозом, тяжелым лечением, переживаниями за семью и работу.

Но, несмотря ни на что, мой мозг продолжал неплохо справляться. Это было невероятно, особенно в свете того, что на самом деле в нем происходило и о чем моим близким, врачам и мне самой вскоре предстояло узнать.

7 В аду

Я умираю от головной боли.

Тупая и пульсирующая, она вскоре охватила не только голову, но и всю меня целиком. Часы в спальне показывали, что впереди еще полночи. Я лежала в кровати и не могла уснуть.

Я чувствовала, что где-то внутри тела зарождается буря. И вот внезапно ударила молния: желудок скрутило, накатила тошнота. Я вскочила с кровати, метнулась в ванную и склонилась над унитазом в приступе жесточайшей рвоты. Голова взорвалась страшной болью – казалось, череп вот-вот расколется на две половинки, но постепенно она отступила. Мне стало лучше, но я ощущала такую слабость, что не могла встать. Стояла на коленях перед унитазом и смотрела на странные кусочки пластика, плавающие в воде.

Я была в ужасе. Неужели меня только что вырвало таким количеством пластика?

Зачем они добавили в пиццу пластик? Это же яд. Они травят нас!

Накануне вечером, 16 июня, мы отмечали мою последнюю капельницу – я добежала до финишной черты, которую поклялась пересечь. Я ликовала, но вместе с тем чувствовала жуткую усталость, будто только что сдала выпускные экзамены лучше всех в классе или пробежала марафон. С иммунотерапией было покончено! Я смогла пережить эти три месяца, выдержав все побочные эффекты лечения – зудящую сыпь, проблемы с желудочно-кишечным трактом и щитовидной железой. В последний раз я провела в больнице больше шести часов – дольше, чем раньше. Пришлось ждать результатов анализа крови, потом врача и самих препаратов. Наконец прозрачные пластиковые пакеты доставили из аптеки, и лекарство потекло в мои вены – медленно, капля за каплей. После всего этого мы с Миреком были так вымотаны, что и думать не хотели о том, чтобы самим готовить ужин. Поэтому на обратном пути сделали то, что делаем очень редко, – остановились и купили пиццу навынос в местном ресторане.