Я лежала неподвижно и слушала стук невидимых вибрирующих катушек – это включалось и выключалось магнитное поле. Внутри этой трубы ничего не было видно, и я осталась наедине с путаными мыслями, которые мелькали в воспаленном мозгу. «Тук-тук-тук, тук-тук» – то и дело меняя ритм и скорость, повторял аппарат МРТ. Это меня успокаивало. Мне нравилось быть одной. В этом тесном уютном коконе я чувствовала себя в безопасности. Сюда не проникал бесконечный поток раздражителей из внешнего мира.
Час спустя все закончилось. Я оделась и вышла к Миреку, который ждал в коридоре.
– Готово, – сказала я ему. – Поехали домой.
Но не успели мы дойти до парковки, как у Мирека зазвонил телефон:
– Что? Зачем? Ясно. Хорошо, мы сейчас будем.
Он повернулся ко мне:
– Нам срочно нужно в отделение неотложной помощи.
– Зачем? Что стряслось?
– Медсестра сказала, что у тебя сильнейший отек мозга.
По пути я почувствовала, что вернулась головная боль, сильная и назойливая.
В отделении неотложной помощи меня сразу отвели в кабинет и измерили давление. Оно оказалось очень высоким. Меня проводили в палату и уложили на кушетку за занавеской. Отовсюду доносились жуткие звуки боли и просьбы о помощи. Снаружи кто-то бегал, кричал, плакал. Все было так же, как и пять месяцев назад, когда в моем мозге обнаружили кровоточащую опухоль.
Но я совсем не волновалась. На самом деле я не совсем понимала, что мы здесь делаем. У Мирека было взволнованное лицо и грустные глаза, но я не могла понять, что его расстроило. Я пыталась подбодрить его, пробовала шутить. Но выражение его лица не менялось. Он просто смотрел на меня, держа за руку.
Через некоторое время зашел мой онколог доктор Аткинс в сопровождении двух медсестер. Они смотрели на меня с какой-то глубокой горечью. Я подумала, что произошла какая-то ошибка – не могли же они так беспокоиться обо мне. С чего бы?
– Снимок показал новые опухоли в мозге, – сказал доктор Аткинс. – Иммунотерапия не сработала. Мне очень жаль.
Я переводила взгляд с одного лица на другое. Мирек был мрачнее тучи. Доктор Аткинс казался разочарованным, как будто подвел меня.
– Также на снимке виден отек и серьезное воспаление мозговых тканей, – продолжил доктор. – Я назначил высокие дозы стероидов, чтобы уменьшить отечность как можно скорее. Вам придется лечь в больницу.
– Нет-нет, пожалуйста, подождите! – возразила я. – Не нужно стероидов! Я читала, что они понизят иммунный ответ и помешают лечению. Иммунотерапия сработала, я точно знаю. В этом нет сомнений. Жаль, что в моем мозге началось воспаление, но вы же в курсе, что такое бывает. При иммунотерапии это обычное дело: сначала ухудшение, а потом прорыв. Пожалуйста, не волнуйтесь. Со мной все будет хорошо.
Я посмотрела на доктора Аткинса, потом на Мирека – в его глазах стояли слезы. Обе медсестры, казалось, тоже вот-вот заплачут.
– В начале лечения опухоли часто увеличиваются, – сказала я. – Я читала об этом в нескольких научных публикациях всего пару недель назад, честное слово. Опухоли на снимке МРТ могут казаться больше, чем на самом деле, потому что мои Т-клетки сражаются с клетками меланомы и уничтожают их. То, что вы видите, говорит о битве, происходящей в мозге. Моему телу нужно время, чтобы очистить поле боя. Нам просто нужно подождать, поверьте.
Но доктор Аткинс покачал головой. Все собравшиеся смотрели куда-то сквозь меня, глаза у них блестели, а лица были обеспокоенными и мрачными. Они разговаривали друг с другом, совсем не слушая меня, и, склонившись над кроватью, обеспокоенно заглядывали мне в лицо.
Мне было их очень жалко, я хотела доказать им, что все в порядке.
Мирек сказал, что Кася выехала из Нью-Хейвена. Через пару часов она присоединилась к нам в палате, куда меня перевели. Ее приезд меня ошеломил.
– Кася, детка, не нужно было приезжать! Со мной все в порядке, поверь, – уверяла я ее.
Она расплакалась. Чтобы приехать ко мне, она отменила поездку в Италию, которую они с Джейком и мальчиками планировали целый год. Я была счастлива, что мы вместе, но меня ошарашило это ее внезапное решение и бурное проявление чувств.
– Ты слишком разволновалась из-за ерунды, – повторяла я. – У меня все хорошо. Я в порядке!
Было уже довольно поздно, и Кася прилегла рядом со мной, расстроенная и уставшая, – как тогда, в январе. Мне было приятно, что она рядом, но я так и не могла понять, зачем она сорвалась из дома. Я не знала, как еще убедить ее, Мирека и доктора Аткинса, что нет никаких причин для такого беспокойства.
Через пару часов Мирек и Кася отправились домой, пообещав вернуться утром.