Дочь считает, что нужно обсудить с вами некоторые моменты, хотя я чувствую себя хорошо. Ее беспокоит, что мне стало труднее водить машину, я забываю некоторые вещи и могу пропустить поворот. Наверное, сказываются стресс и подавленное настроение, но, возможно, причина в другом. Учитывая длительные головные боли, особенно ту, которая была у меня вчера, она полагает, что поврежденные области моего мозга могли распухнуть или воспалиться. Не могли бы вы передать это доктору Аткинсу и узнать, что он думает? Большое спасибо.
Я была в ярости. Меня предала собственная дочь.
Кася – отличный врач, и я знала, как сильно она за меня беспокоится. Но она явно впала в истерику и перестала мыслить разумно. И уж точно перешла все допустимые границы! Можно подумать, проблема во мне!
С головой у меня все было в порядке, а жизненного опыта – побольше, чем у нее. Все близкие с уважением относились к моей интуиции и способности оценить состояние здоровья – как своего, так и всех остальных. Может, Кася и опытный врач, но если она плохо себя чувствовала, то всегда звонила мне. Когда болели ее дети, она тоже звонила мне. И не только за тем, чтобы я ее выслушала и успокоила. Она всегда просила совета: «Мам, как думаешь, это серьезно? Нужно обратиться к педиатру? А если температура подскочит? А если…» Я отвечала, что бы сделала на ее месте, и обычно она следовала моим советам. Я оставалась для нее мудрой матерью, которой можно верить. Почему же она стала так со мной обращаться?
Я написала ей ответ:
«Я не буду отправлять это. Может, я позвоню доктору, но, пожалуйста, не указывай мне, что делать. Твоя мама сама разберется со своей жизнью и поступит так, как посчитает нужным. Я знаю, ты переживаешь. Это очень трогательно, но, пожалуйста, дай мне все решить самой. У меня все в порядке!!!»
Пару секунд спустя от Каси пришло сообщение:
«Мама!!!!! Хорошо!!!! Я уважаю твое решение и сделаю все, как ты хочешь».
Я так и не поговорила с врачом. Немного позже Кася мне перезвонила и снова предложила связаться с ним от моего имени. По какой-то причине я перестала сопротивляться. Час спустя мне позвонила медсестра доктора Аткинса. Она сказала, что получила письмо от Каси, и попросила как можно скорее приехать в больницу. Она договорилась, что через час мне сделают МРТ.
– Поехали сделаем МРТ, – сказал Мирек. Он не давил на меня, но что-то в его голосе вызывало подозрения.
Я была раздражена, но согласилась поехать. Взяв ключи от машины, я пошла к выходу.
– Ты стала не очень хорошо ориентироваться. Давай ты отдохнешь, а я сяду за руль? – предложил Мирек.
– Я всегда вожу сама! – возразила я и села на водительское место. Он неохотно сдался.
Но как только мы выехали на шоссе, он начал кричать:
– Осторожней! Смотри по сторонам!
– Ты заехала на соседнюю полосу! Вернись обратно! Нет, нет, ты снова выехала за разделительную. Назад, назад!
– Все в порядке, – упрямилась я. – Тебе с твоего места плохо видно. Что ты все время ко мне придираешься? Не можешь просто помолчать?
Но машины, ехавшие за нами, начали сигналить, и я вдруг заметила, что мы вот-вот врежемся в грузовик слева. В последнюю секунду я резко вывернула руль. Мирек закрыл лицо руками.
– Прекрати, ничего страшного не случилось. Тоже мне проблема. Успокойся.
Дальнейший путь прошел без приключений, и вскоре мы уже были в отделении МРТ Джорджтаунской больницы. Медсестра ввела мне в вену иглу, через которую будет поступать контрастное вещество. Я легла на узкий стол, и лаборант задвинул меня внутрь мощного магнита, похожего на тесную трубу. Мою голову надежно зафиксировали, тело обернули белыми простынями – я была похожа на мумию.